Монстролог. Проклятье вендиго.

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ «Мне следовало знать»

Яд хорхоя, как предупреждал меня доктор, был медленного действия. В какой-то день жертва могла чувствовать себя просто прекрасно, а на следующий день впасть в полное умопомрачение. Может быть, подействовал яд Смертельного Червя. Или, может быть, я просто спал в ту ночь в общей сложности меньше четырех часов — или эти часы были сумеречным блужданием по бескрайнему морю. Как бы то ни было, я должен признать, что лишь смутно помню следующие несколько часов — видимо, на свое же счастье.

Я помню, как перед самым рассветом раздался звонок и как доктор спотыкался в темноте по комнате. «Пошевеливайся, Уилл Генри, пошевеливайся!»

Я помню стоящего в лобби гостиницы Коннолли и странное ощущение дежа вю. «Доктор Уортроп, прошу следовать за мной».

Холодный предрассветный воздух... звезды, меркнущие в фиолетовом небе... черная коляска, череда темных витрин вдоль Пятой авеню... орудующие на тротуарах лопатами ассенизаторы в белых одеждах, стоящие по икры в отбросах, ядовитой смеси человеческих и животных экскрементов, ежедневно заполняющей улицы величайшего города на земле.

Это действительно был час отбросов, когда тысячи и тысячи ночных горшков опорожнялись из окон особняков и многоэтажных доходных домов прямо на улицы; когда два миллиона фунтов навоза, оставленного за день ста тысячами лошадей, лежали вонючими кучами до четырех футов высотой — достаточно, чтобы в некоторых домах человек, живущий на втором этаже, мог зайти к себе домой, не пользуясь лестницей. Час, когда телеги прокладывали путь через горы грязных отбросов, увозя останки павших лошадей, которые достаточно разложились, чтобы их можно было разрубить и отвезти в жиротопки. Лошадь в среднем весила тысячу пятьсот фунтов и была слишком громоздкой, чтобы вывезти ее целиком. Поэтому ее оставляли гнить прямо там, где она пала, и на ее раздувшейся зловонной туше пировала королева навозной кучи, тифозная муха. Только потом тушу разрубали и увозили.

Это был час отбросов. Рабочая лошадь в среднем производила двадцать четыре фунта навоза и несколько кварт мочи в день. Сама грандиозность этих отходов грозила вымиранием человеческому населению, потому что на них вызревали гибельные холера, брюшной тиф, желтая лихорадка, сыпной тиф и малярия. Люди гибли буквально как мухи — по двадцать тысяч человек в год, большей частью дети, — тогда как сами мухи благоденствовали.