Я никогда не забуду свою первую прогулку. Когда все пациентки надели белые соломенные шляпы, какие носят купальщики на Кони-Айленд, я не могла не посмеяться над их комичным внешним видом. Невозможно было отличить их друг от друга. Я потеряла мисс Невилл, и мне пришлось снять свою шляпу, чтобы оглядеться в поисках ее. Когда мы нашли друг друга, мы вновь надели шляпы и засмеялись. Все выстроились в колонну по двое, и, охраняемые санитарами, мы через черный ход вышли на прогулку.
Мы сделали лишь несколько шагов, когда я увидела на всех дорожках длинные колонны женщин, ведомых медсестрами. Как много их было! Куда я ни смотрела, везде были они — в странных платьях, смешных соломенных шляпах и накидках, медленно идущие вперед. Я взволнованно оглядывала проходящие мимо ряды, и страх овладел мной от этого зрелища. Их глаза были пусты, лица лишены выражения, и они бормотали что-то бессмысленное. Одна группа прошла мимо нас, и по их запаху, как и по их виду, я поняла, что они ужасно грязны.
— Кто это? — спросила я пациентку, стоящую рядом.
— Они признаны самыми буйными на острове, — ответила она. — Их держат в Лодже, дальнем здании с высокими ступенями.
Одни кричали, другие ругались, третьи пели, молились или несли чушь под властью своего воображения, и они представляли собой наиболее ужасное сборище людей, какое мне доводилось видеть. Когда они прошли, и производимый ими шум начал стихать позади, меня ждало новое незабываемое зрелище.
Длинная толстая веревка крепилась к широким кожаным поясам, и эти пояса были застегнуты на талиях пятидесяти двух женщин. Конец веревки был привязан к тяжелой железной тележке, и в ней сидело двое — первая баюкала больную ногу, вторая кричала на одну из медсестер:
— Ты меня била, я этого не забуду! Ты хочешь убить меня! — и она зарыдала.
У каждой из женщин «на веревке», как звали их пациентки, были свои причуды. Некоторые не прекращали выкрикивать что-то. Одна, с голубыми глазами, увидела, что я смотрю на нее, и отвернулась в противоположную от меня сторону, бормоча что-то и улыбаясь; на ее лице была ужасающая печать совершенного сумасшествия. Врачи легко определили бы это в ее случае. Невозможно описать, как пугало это зрелище того, кто раньше никогда не находился возле безумного человека.
