Юнги кажется, что он выпал из реального мира, оказавшись в своём вязком, полном ненужного мусора сознании. Там нет ни следа Чимина: в густой субстанции, даже не думая тонуть, плавают осколки разных периодов жизни. Так выглядят воспоминания, которые Юнги хранит, как реликвию, оставляя на чёрный день. На самом же деле они, никому не нужные, испачканные и пыльные, перемещаются туда-сюда по мягкой тьме подсознания Юнги, то и дело сталкиваясь и понемногу искажаясь. Чимина здесь нет. Есть Чонгук: его самая искренняя улыбка, которую когда-либо видел Юнги, его почти детское удивление, когда Юнги объявляет его своим лучшим другом. Наверное, Юнги всегда знал, что скрывается за этим дружелюбным, вовсе не нежным и не влюблённым взглядом. Всегда, всю свою жизнь — так можно сказать, потому что ни одного дня, в котором бы не было Чонгука, он вспомнить не может.
Юнги ощущает толчки в себе как сквозь пелену бесчувственности, густую, отгораживающую тело от любых физических прикосновений. Юнги вне этого низкого, падшего глубоко и без права возврата мира, полного похоти, желания, но в то же время холода и безразличия. Тело Юнги кажется ему чужим, закостеневшим, едва ли гнущимся, как скафандр. «Тело, — внезапно осознает Юнги, — и есть скафандр. Оболочка для души. Сосуд.» Эта мысль крутится в его голове, наматывая круги, пробивая дорожку в мозгах, оставляя вечный след в больном раздражённом сознании, красный и нарочито опухший. Юнги чувствует, как Чимин кончает в него, и кончает сам, даже не пытаясь это контролировать. Чувствует поцелуй Чимина на своей ключице; чуть ли не молится, чтобы не осталось засоса, чтобы не оставалось никаких следов. Юнги вдруг чётко осознаёт, что больше не хочет видеть Чимина никогда. Но тело требует альфы. Юнги не знает, какого-то альфы или этого конкретного; оставляет этот вопрос сгнивать на задворках сознания.
Они снова лежат рядом на скомканной, пропитанной потом двух тел простыни. У Юнги дежавю: такое ощущение, что Чимин вот-вот опять встанет, произнесёт тот самый текст, ранивший его, словно ножом; текст, заученный играющим в жизнь Чимином. Юнги внезапно пронзает боль, но он даже не шевелится, принимает эту боль с распростёртыми объятиями, слегка улыбается; лицо озаряет светлая меланхолия, безысходность, которой уже надоело сопротивляться. Чимин не замечает ничего. Он старается не смотреть в сторону Юнги; представляет на его месте Тэхёна. Изображение, которое он выдумал внутри себя и спроецировал на реальную жизнь настолько правдоподобно, что Чимин почти что верит своей же лжи.
