Чонгук выходит из-под козырька, надевает капюшон — зонта у него нет, да и зачем зонт, если дождь всего лишь моросит. Чонгук идет к ближайшей автобусной остановке. До Тэхёна — полчаса езды. Автобус подходит почти сразу: чистый, блестящий, новый, такой же безликий, как и всё вокруг. Чонгук, заходя, прикладывает карточку привычным движением, садится у окна. Автобус скучен и полупуст; царит безмолвие — каждый уткнулся во что-нибудь, будь то телефон или книга. Чонгук тихо вздыхает и смотрит в окно под кажущийся громким в этой тишине звук закрывающихся дверей. За окном проплывают размеренно однотипные многоэтажки с острыми панельными краями. Они не выглядят живыми. В окнах никто не гладит одежду, никто не смотрит, задумавшись, на улицу. Безлюдные, мёртвые кварталы.
Пять остановок — и Чонгук на месте. Еще одна насмешка над людскими отношениями: дома Чонгука и Тэхёна до ужаса похожи, практически абсолютно идентичны. С другой стороны, целых полчаса на автобусе — немалое расстояние — разделяют их. Так и в жизни: вроде бы Чонгук и Тэхён вместе, но на самом деле… Чонгук предпочитает опустить конец этой мысли и просто выходит на улицу. Дождь закончился; небо всё еще блёклое и пасмурное, нависшее, обрюзгшее. Чонгук проводит рукой по слегка влажным чёрным волосам, зачёсывая чёлку назад. Привычный жест: это означает, что Чонгук обязан делать что-то, чего на самом деле делать не хочет. Он заходит в высокий панельный дом, поднимается на лифте на десятый этаж, набирает код и заходит в квартиру Тэхёна. Даже нет второго комплекта ключей, этого книжного символа доверия.
В прихожей необычно чисто и аккуратно; стоит пара незнакомых ботинок. Чонгука охватывает смутное предчувствие; он втягивает носом воздух. Пахнет Тэхёном, его вересковым мёдом, пахнет любимым кофе Тэхёна. Но какой-то слабый, ещё не устоявшийся запах щекочет ноздри; в голове Чонгука бьётся о стенки черепной коробки внезапно материализовавшийся вой сигнализации. Чонгук узнаёт этот запах неожиданно, как-то вдруг: в квартире Тэхёна пахнет Чимином. Сразу же, как по щелчку пальца, настроение, бывшее с утра более или менее безмятежным, меняется на диаметрально противоположное; Чонгук снова ощущает жгучее цунами ярости, плещущееся внутри. Чонгук сам себе напоминает вулкан, извержение которого вот-вот должно произойти.
Надевая спокойствие, Чонгук снимает обувь, проходит в квартиру. Из кухни выбегает счастливый Тэхён; кидается на шею, как будто они года два не виделись, как будто Чонгук вернулся живым с войны. И Чонгук, принимая Тэхёна таким — беззаботным, вечно ждущим, весёлым — целует его нежно, так, как он любит. Тэхён незамедлительно отвечает на поцелуй; ни Чонгук, ни Тэхён глаз не закрывают. Тэхён смешно щурится, глядя Чонгуку прямо в глаза. Светло-карие, янтарные глаза встречаются с самой тьмой, с глазами чёрными, как ночь, и холодными, как лёд. Чонгук подкидывает дров в костёр за его глазами; лёд его глаз оттаивает. Такой способ имитации всегда срабатывал, всегда срабатывает и всегда будет срабатывать, потому что Тэхён этот искусственно разведённый костёр за радужкой увидеть не может.
