ДЕНИЗА И ХАЛИБ

28

Раньше я не бывала в поездах. Наслушавшись в детстве про пыльные вагоны, зашарпанные диванчики с клопами впридачу, я боялась их. За плохое поведение родители пугали детей путешествиями на устарелом поезде и для взбалмошных выводков сесть куда-то помимо самолета бизнес класса, это казалось верхом кошмара.
Поезд флегматично набирал ход, стуча по рельсам. По правде говоря, сапсан отличался от ужаса, который мне обрисовывали друзья в школе. Мягкие сидения были словно новые, белые столики с идеальной поверхностью на металической ножке, а по вагонам гулял приятный запах предстоящих приключений и наступающего Нового года: к каждому столику прилагалась маленькая живая ель, украшенная зелёной мишурой и красными шарами, габаритами напоминающие мамины серьги в молодости.
В предверии праздника людей было мало. На другом конце сидела пожилая пара с внуками, которые читали сказки и группа друзей, увлечённые разговорами о предстоящем футбольном матче. Остальные места были свободны.
      Я же сидела у окошка, высматривая  заснеженный лес в свете фонарей. Скорость усиливалась с каждой минутой, поэтому за окном со временем виднелась только темная пелена в которой не было понятно где небо, а где земля. Я крепче сжалась в тёплый шарф, вспомнив лютый холод из которого сюда попала.
— Держи, — неожиданно появляется Халиб, кладёт на стол бумажный стаканчик с чаем и садится рядом, — Три пакетика сахара и лимон. Правильно? — рядом с чаем он кладёт мою любимую плитку шоколада и печенье с шоколадной крошкой.
— Правильно, — хихикаю я и он самодовольно улыбается, — А теперь рассказывай...
Я обхватываю ладонями стаканчик и чувствую как начинаю согреваться. Разбитая губа и пару ссадин над бровью свидетельствует о том, что ему есть что рассказать. Несмотря на то, что он обработал их перед нашей встречей в надежде избежать ужаса на моем лице, они были так же свежи.
— Они не намерены тебя отпустить и вряд ли когда-либо одобрят нас. Это все, что нужно тебе знать, — коротко отвечает он и просовывает руку мне за голову, чтобы я могла опереться на его плечо и я так и делаю, — Зато я сказал ему лично и теперь спокоен. — наши лица буквально напротив друг друга, чуть ближе и я коснусь его губами.
— Что сказал?...
— Что ты все равно моя и будешь со мной, — он нежно водит пальцами по моим волосам.
    Представляю пылающее от гнева лицо брата и вздрагиваю.
— А он?...
— А он... — он пальцем указывает на ссадину над бровью и так спокойно улыбается, — Он должен был выместить злость, чтобы ему не было так обидно и я не сопротивлялся.
— Ты был без сознания?
— Нет. С чего ты взяла?
    Теперь все понятно.
— Он... Он опять блефовал. Когда я позвонила, говорил про не опоздала ли я... Про то, что он тебя добьёт... Я так испугалась. Его голос был таким холодным и ненавидящим меня... А Артур... даже взглядом показывал мне какая я сумасшедшая и как ему не нравится наши планы, говорил лучше мне вернуться домой. Мне кажется, я приношу всем одни проблемы... — я несвязно тараторила без пауз, чувствуя как вновь набегают слёзы. От воспоминаний и страха перед... я не могла назвать брата по имени. Стоит мне произнести его имя, как он окажется в этом вагоне и все обрушится как сладкая иллюзия.
— Ну все-все, — он запускает руки в мои волосы и гладит меня, прижимая к плечу, — Все позади, главное сейчас мы вместе.
    Я сглатываю слёзы, чтобы не казаться в его глазах Пьеро, который не упускает возможность пролить слёзы.
— Второго января у нас вылет в Нью-Йорк. Там начнётся наша новая жизнь... — мы оба расплываемся в улыбке.
— А где встретим Новый год?
— Можно в отеле в котором будем жить или поехать в ресторан.
— Только не это, прошу! — протестую я, — Сколько я себя помню, каждый Новый год мы встречали втроём: папа, мама и я в разных ресторанах. Даже в детстве... — я набираюсь храбрости назвать его по имени, — Азамат умудрялся увиливать от нашего семейного праздника, — хотя сложно было назвать это семейным праздником. Отец то и дело болтал с друзьями о предстоящих сделках в новом году, а мама обсуждала новогодние коллекции с жёнами друзей отца, — Все о чем я мечтала в эти моменты, оказаться дома перед телевизором и есть салаты ложкой прямо из миски на фоне мигающей елки.
— Да уж, грустно, — признаёт он, — Я тебя понял. Пусть это будет сюрпризом.
— Хорошо, — я целую его в правый уголок губ, он притягивает меня углубить поцелуй, но я отстраняюсь и спрашиваю: — А как ты встречал Новый год?
— Ты правда хочешь это знать?
— Да, — я прикусывая губу в предвкушении.
— Ты уверена, что не расстроишься?
— Обещаю.
— Дома перед телевизором с миской салата в руке, — проговаривает он, — На фоне елки, которую наряжала мама и младший.
    Я изображаю шокированное лицо.
— Ты украл мой идеальный Новый год! — хихикаю я, — Кстати, ты не рассказывал про брата. Он единственный?
— Да, Адам. Младше меня на семь лет. Живет с родителями на родине, чему я очень рад.
— Расскажи про своих родителей, — прошу я, чувствуя как горят щеки. Я не раз представляла момент знакомства с ними и даже не знала какой реакции ожидать от них.
    Халиб не колеблется.
— У меня обычная семья, отец — подполковник, мама — учительница английского языка.
     Я не знала лично этих людей, но уже до глубины души была пропитана уважением и любовью за то, что они вырастили лучшего человека в моей жизни.
— Отец был очень суровых правил и всеми способами пытался воспитать нас настоящими мужчинами, — улыбается он, — Поэтому мы ездили в минус тридцать на рыбалку, в свободное время ходили с ним на работу, а каждое лето он обязательно придумывал дома какую-нибудь пристройку, чтобы мы не болтались без дела и умели работать руками. Мама пыталась нам помочь и обманными путями выкроить хоть пару часов для наших подростковых утех, но и это если мы все уроки сделаем.
    Я восторженно смотрю на него, понимая, насколько это отличается от моего с Азаматом детства. Мы были максимально тепличными детьми, приученными получать все на блюдечке без особых усилий.
— Потом я переехал учиться в Москву, но возвращался домой каждые выходные. А с переездом в Америку дома бываю намного реже и теперь особенно замечаю насколько они постарели за мое отсутствие, — говорит он глядя перед собой и я чувствую себя виноватой, оттого что заставила его погрузиться в грустные воспоминания.
— Уверена, они тобой гордятся, — я кладу голову ему на плечо и крепче сжимаюсь в его руку. Его рука такая тёплая, а толстовка так по-родному пахнет.
— А я уверен, что ты им понравишься, — говорит он и в моих глаза будто разжигаются бенгальские огни.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно.
Я облегченно вздыхаю, словно должна была познакомиться с ними ровно через минуту и обнимаю его, что есть силы.
Дальше, всю оставшуюся дорогу, мы молча слушаем музыку с AirPods. Один наушник у меня, а другой у него. Я включаю ему свои любимые песни и взглядом ищу его одобрения на лице. Если улыбка коснулась глаз, то ему нравится, а если он задумчиво сощуривается, значит пытается понять чем мне мог понравится трек.
Включаю "Oh My Love" группы The Righteous Brothers и задерживаю дыхание. Это песня из моего любимого фильма «Приведение» и мне хотелось бы разделить с ним её атмосферу.
Он в эту же секунду полушепотом произносит в такт словам своим изумительным английским:
— Oh, my love, my darling... I've hungered for you touch... A long, lonely time.
Я расплываюсь в улыбке.
— Ты любишь эту песню?
— Это единственная драма, которая мне понравилась, но я в этом никому не признавался, — он смеётся, — А песня как будто про тебя.
В эту секунду моя улыбка могла бы осветить весь сапсан.
— Я люблю тебя, — говорю я, ожидая правильный ответ.
— Аналогично, — отвечает он и если Молли из фильма не любила когда Сэм так говорил, то мое сердце буквально превращается в воздушное облако.
Мы сплетаем наши пальцы и наблюдаем за снегопадом в свете фонарей, который ритмично кружится в такт мелодии. Идеально. До сих пор не понимаю как я не умерла от счастья в ту ночь. Хотя мне часто казалось, что я уже уснула вечным сном и непонятно за какие заслуги попала в жизнь о которой только мечтала.