ПРИРОДА

Часть 3

солнечного или лунного света угадываются в нашем рвении. Однако ищущий собственной выго­ды человек может изучать природу и эгоистически. Самолюбие обращает астрономию в астрологию, психологию — в месмеризм (нам откроется, куда подевались наши ложки), анатомию и психологию — во френологию и хиромантию.

Многое осталось невысказанным, однако не будем медлить и восхва­лим Природу Созидающую, natura naturans, непосредственную причину, о которой возвещают все формы, что несутся перед нею снежной лавиной; оставаясь сокрытой, гонит она пред собою (древние порою представляли природу в образе Протея, морского пастуха) стада и тьмы во всём их неопи­суемом многообразии. В творениях заявляет она о себе: от частиц и спи- кул — трансформация за трансформацией — переходя к высшим сораз­мерностям, от совершенства к совершенству, без тычков и скачков. Толика тепла или движения — единственное, что отличает голые, ослепительно белые и смертельно холодные полюса земли от плодородных тропиче­ских зон. Изменения осуществляются без насилия, что обусловлено двумя кардинальными обстоятельствами: бесконечностью пространства и беско­нечностью времени. Геология приводит нас к мысли о секулярности при­роды, отучает от детских оценок и, открывая собственные дали, заставляет отказаться от Моисеевой и Птолемеевой схем. Вне перспективы все наши знания условны. Теперь нам ведомо долготерпение эпохи формирования камня и эпохи его разрушения, когда тончайшая внешняя чешуйка перво­го лишайника распалась и обратилась в почву, отворив тем самым двери далёким Флоре, Фауне, Церере и Помоне. Как далеко ещё до трилобита! Как фантастичен квадрупед! Как бесконечно далёк человек! И, тем не ме­нее, все они явятся в своё время, и людские расы начнут сменять друг друга. От гранита до устрицы путь неблизкий, тем более, до Платона и до про­поведи о бессмертии души. Но всё исполнится в точности, ибо у первого атома две стороны.

Движение или изменение и тождество или покой суть первая и вторая тайны природы: Движение и Покой. Весь свод её законов может уместить­ся на ногте или на печатке кольца. Кружащий по поверхности речки пузырь открывает нам секреты небесной механики. Любая ракушка на берегу — ключ к ней. Размешивая круговыми движениями воду в чашке, мы начина­ем понимать, как формировались простейшие раковины, постепенное же, год за годом, прибавление материи ведёт к появлению предельно сложных форм; и, тем не менее, сколь ни искусна природа, она бедна настолько, что от начала и до конца мира пользуется одним и тем же — но двусторон­ним — материалом, обеспечивающим всё её фантастическое многообра­зие. По воле её сложены звезда и песчинка, огонь и вода, дерево и человек, но материал у всего один, и свойства он выказывает одни и те же.

Природа всегда последовательна, хотя нам представляется, что она нарушает собственные установления. Она соблюдает свои законы, пусть нам и кажется, что она их преступает. Вооружает и оснащает животное, чтобы то могло найти на земле своё место и свою жизнь, и одновременно вооружает и оснащает другое животное, враждебное первому. Простран­ство разделяет тварей, но, одев птицу в перья, природа дарит ей известную вездесущесть. Движение может быть направлено только вперёд, однако ху­дожник возвращается к основам и сызнова — но уже на другом краю — ис­пользует первичные элементы, ибо в противном случае всё рухнет. Когда взираешь на её работу, кажется, что видишь систему в переходном состо­янии. Растения — молодая поросль этого мира, сосуды здоровья и силы, однако они продолжают неустанно тянуться вверх, к сознанию; деревья — несовершенные, укоренённые в земле люди, оплакивающие свою неволю. Животное — совсем недавно явившийся соискатель более высокого по­рядка. Люди, при всей их молодости, едва вкусив из чаши мысли, превра­тились в распутников; клёны и папоротники пока непорочны, однако, вне всяких сомнений, придя к сознанию, и они впадут в буйство. Цветы столь явно принадлежат молодости, что мы, взрослые люди, понимаем: эти пре­красные поколения имеют отношение не к нам, наше время прошло, на­стало время детей. Цветы оставили нас, и мы с нашими нелепыми нежными чувствами превратились в старых холостяков.

Вещи настолько точно соответствуют одна другой, что любой объект позволяет искусному наблюдателю предсказать состав и свойства любо­го другого объекта. Научись мы видеть, осколок камня из городской сте­ны с необходимостью удостоверил бы нас в существовании как города, так и человека. Названное тождество делает всех нас едиными и обраща­ет в ничто огромные промежутки на принятой нами шкале. Мы говорим об отходе от естественной жизни так, словно искусственная жизнь не яв­ляется в то же самое время и жизнью естественной. Самый галантный лакей в дворцовом будуаре обладает животной природой, он груб, первобытен словно белый медведь, исполненный собственной силы, и при этом — аро­мат духов и любовные письма тому не помеха — непосредственно свя­зан с горными цепями Гималаев и осью вращения земли. Памятуй люди о том, насколько они природны, их отношение к городам не было бы столь суеверным, ведь они, похоже, полагают, что там их не найдёт эта ужасная или благодатная сила, забывают, что и города зиждет она. Природа, что создала каменщика, создала и дом. Все мы наслышаны о жизни в деревне. Спокойствие и отрешённость природы вызывает у нас, вечно недовольных и раздражённых созданий с раскрасневшимися лицами, зависть, и кажет­ся, что стоит нам поселиться под открытым небом и начать питаться ко­реньями, как и мы сподобимся подобного же величия; но будем же людь­ми, а не сурками, и тогда дуб и вяз с радостью помогут нам, пусть при этом мы даже восседали бы на покрытых шёлковыми коврами креслах из слоно­вой кости.