Spread my wings

я, значит, нарядился, а ты в могилу собрался?

— Не мой? — Чимин пускает легкий смешок, голову вбок наклоняет и смотрит пристально, то ли надменно, то ли отчаянно. В ответ — слабый кивок и хриплое: «да». — Тогда что здесь?! — скалится, тычет пальцем туда, где, по-сути, сердце должно быть. — Кто там, если не я?

— Здесь? — Юнги вздрагивает, словно до этого момента не знал, что в этом месте вообще должно что-то находиться. — Пусто.

— Убей меня. — скорее не просит, умоляет, пистолет, с помощью которого кого-то совсем недавно сам кого-то жизни лишил, из кровавой лужи поднимает, совершенно уверенно протягивает.

Юнги ведь поступает каждый раз одинаково: убивает не оружием, собой. Ему чувства собственные мешают слишком сильно, когтями острыми выцарапывают внутри все новые и новые узоры, но все они неизменно в имя складываются, которое искоренить точно нужно, ведь ЭйДи — Дьявол хладнокровный, нельзя, чтобы хоть что-то мешало, а он без Чимина дышать не в силах, значит, выбор сделать необходимо. Юнги его, кажется, сделал, только вот озвучит не успел: мрак плотной пеленой глаза покрыл, собой все застелил, ответ только свой собственный решил выдать, и тот не озвученным остался — действия больше скажут.

— Ненавижу — первый выстрел — чуть правее локтя, мимо.

— Ненавижу — практически задевает бедро.

— Ненавижу — хаотично стреляет.

Намджун единственный, кто был рядом с Юнги в момент тотального срыва, поэтому на иголках последние пол часа просидел: от друга ни одной весточки — это плохо, очень плохо, настолько, что запах жажды и ненависти от самого края Сеула прямо до кабинета Кима тянется, точно аромат из излюбленной пекарни на углу, собой помещение заполняет, вздохнуть не дает. С Мином что-то невообразимое происходит, Намджун его чувствует, как самого себя, и потому с места срывается, наспех всех одним рыком по местам рассаживает, понять дает, что никто от работы в его отсутствие не освобожден, даже людей из клана с собой не берет — каждая секунда сквозь пальцы кровью утекает, чем ближе к дому, адрес которого собственноручно отыскал, в руки передал, тем сильнее тучи сгущаются, видимо, уже заранее Чимина оплакивают, воздуха совсем нет не в машине, не за пределами: Джун уже и стекла опустил, и люк кнопкой на сенсорной панели открыл — еще душнее становится. Видит забрызганные кровью окна и ей же испачканный порог, на который сквозь щель внизу вытекает вязкая жидкость, не видит перед собой ничего, ощущает всем своим нутром, что он сейчас чьим-то ангелом стать может, только вот не предугадывает, что лишь ангелом смерти: для Пака только так определяется жизнь без Юнги. Намджун не прислушивается — рывком дверь распахивает, перед собой Чимина видит, который даже намека на собственный страх не дает, смотрит прямо в глаза напротив, думает, что гроб его, наверное, красивее всего с черной обивкой смотреться будет, и Юнги, который через мгновение после появления Намджуна, чего он не заметил, ненависть на презрение сменил, не понятно только — к тому, кто его подчиняет одним словом, или к самому себе.