Сцена 5

43 2 0
                                    

Калигула (старому патрицию). Здравствуй, моя радость! (Остальным) Керея, я решил пообедать у тебя; Муций, я позволил себе пригласить твою жену.
Управитель хлопает в ладоши. Входит раб. Калигула его останавливает.
Минутку! Господа! Вы знаете, что государственные финансы держатся на ногах лишь потому, что к этому привыкли. Начиная со вчерашнего дня привычки этой, однако, недостаточно. С прискорбием сообщаю, что вынужден приступить к сокращению штатов. Для начала я решил пойти на большую жертву, которую вы наверняка оцените: отказаться от излишеств. Я намерен освободить нескольких рабов, а для необходимых мне услуг милостиво соглашусь использовать вас… Будьте любезны, соберите на стол.
Сенаторы смотрят друг на друга, колеблются.
Геликон. Ну что ж вы, господа? Немножко энтузиазма! Уверяю вас, спускаться по социальной лестнице куда легче, чем подниматься!
Сенаторы в нерешительности. Они делают несколько шагов.
Калигула (Цезонии). А какое наказание полагается ленивым рабам?
Цезония. Я думаю, кнут.
Сенаторы поспешно и неловко начинают устанавливать стол.
Калигула. Ну-ка! Дружней, дружней! (Геликону) Откуда у них растут руки?
Геликон. По правде говоря, они только и умеют, что указывать да бить. На первых порах с этим надо смириться. Нужен один день, чтобы воспитать сенатора, а чтобы воспитать работника – как минимум десять лет.
Калигула. А чтобы сделать работника из сенатора, боюсь, не хватит и двадцати.
Геликон. Рано или поздно это придет. У них есть способности. Услужливость у них в крови.
Один из сенаторов утирает пот со лба.
Ого, уже начали потеть! Это достижение.
Калигула. Хорошо. Не будем слишком требовательны. По справедливости говоря, все не так уж плохо. Кстати о справедливости: нам нужно поторопиться; я должен присутствовать на казни. О! Руфию повезло, что я проголодался. (Доверительно) Руфий – тот всадник, который должен умереть. (Пауза) Вы не спрашиваете, за что?! (Общее молчание. Во время паузы рабы приносят кушанья. Калигула, добродушно) Я вижу, вы поумнели. (Грызет оливку) Наконец-то вы поняли, что для того, чтобы умереть, не обязательно провиниться. Воины! Я доволен вами! Не так ли, Геликон?
Оставляет оливку и насмешливо смотрит на сенаторов.
Геликон. Конечно. Отличная армия. Но если ты хочешь знать мое мнение, они стали слишком умны. Они не хотят больше воевать. Если так будет продолжаться и дальше, империя рухнет.
Калигула. Логично. Ну, давайте отдохнем. Рассаживайтесь кто как хочет. Не нужно формальностей… Однако этому Руфию повезло, хоть, я уверен, он и не оценит отсрочку. А ведь несколько часов, выигранных у смерти, следовало бы ценить. (Ест. За ним остальные. Выясняется, что Калигула плохо ведет себя за столом. Он позволяет себе бросать косточки оливы в тарелку соседа, выплевывать на блюдо объедки, ковыряться ногтями в зубах и шумно чесаться. И этим он не ограничивается. Вдруг он перестает есть и вперяется взглядом в Лепидия) У тебя плохое настроение? Не потому ли, что я убил твоего сына?
Лепидий (поперхнувшись). Нет, Кай, наоборот.
Калигула (широко улыбаясь). Наоборот! О, как я люблю, когда выражение лица противоречит заботам сердца! Твое лицо печально, но твое сердце – наоборот, не так ли, Лепидий?
Лепидий (решительно). Да, Цезарь.
Калигула (все более веселясь). Ах, Лепидий! Никто не дорог мне так, как ты. Давай посмеемся вместе! И – не расскажешь ли ты мне какую-нибудь забавную историйку?
Лепидий (который переоценил свои силы). Кай!
Калигула. Ну ладно. Тогда я расскажу. Но ты будешь смеяться, договорились, Лепидий? (Внезапно нахмурившись) Про твоего второго сына, а? (Снова веселясь) Впрочем, разве у тебя плохое настроение? (Пьет, потом подсказывает) "На…", "на…" Ну, Лепидий?
Лепидий (бессильно). Наоборот, Кай.
Калигула. В добрый час. (Пьет) Слушай теперь. (Мечтательно) Жил да был бедный император, которого никто не любил. Он же, любя Лепидия, казнил его младшего сына, чтобы вырвать из его сердца и эту любовь. (Меняет тон) На самом деле это неправда. Забавно, не так ли? Но ты не смеешься! Никто не смеется! Ну, слушайте! (Злобно) Я хочу, чтобы все смеялись. Ты, Лепидий, и остальные. Встаньте! смейтесь! (Бьет кулаком по столу) Я хочу – слышите? – я хочу видеть, как вы смеетесь!
Все встают. В продолжение этой сцены актеры, кроме Калигулы и Цезонии, могут двигаться, как марионетки. Калигула, откинувшись на ложе, безудержно смеется.
Взгляни на них, Цезония! Ничего нет! Честь, совесть – как там еще? мудрость нации – все исчезло перед лицом страха! Страх, Цезония, это прекрасное чувство; без примесей, чистое, бескорыстное, животное чувство! Одно из тех редких чувств, которые лишают человека всякого благородства. (Проводит рукой по лбу. Пьет. Дружески) Поговорим о чем-нибудь другом. (Керее) Что-то ты сегодня молчалив, Керея.
Керея. Я готов говорить, Кай, – как только ты позволишь.
Калигула. Чудесно. Тогда помолчи. Я лучше послушаю нашего друга Муция.
Муций (через силу) Как прикажешь, Кай.
Калигула. Ну, расскажи нам о своей жене, Муций. А для начала пусть она идет ко мне.
Жена Муция идет к Калигуле.
Ну, Муций? Мы ждем.
Муций (растерявшись) Моя жена?… Я… я ее люблю…
Общий смех.
Калигула. Конечно, дружок, конечно. Но это так банально!
Женщина ложится рядом с ним. Он рассеянно целует ее в левое плечо. Все более приходя в хорошее расположение духа:
Правда ведь, когда я вошел, вы составляли заговор? Хотели немножко побунтовать, а?
Старый патриций. Кай, как ты можешь!
Калигула. Это не имеет значения, моя радость. Нужно чем-то заниматься на старости лет. Но все это не имеет значения. Вы не способны к решительным действиям… Кстати, мне пришло в голову, что нужно еще урегулировать несколько государственных дел… Но вначале отдадим дань тем властительным желаниям, коими наделила нас природа.
Поднимается и уводит жену Муция в соседнюю комнату.

Альбер Камю. КалигулаМесто, где живут истории. Откройте их для себя