Альбер Камю. Калигула

Сцена 14

Калигула. А, это ты.
Останавливается словно в нерешительности.
Я давно тебя не видел. (Медленно приближается) Чем ты занимаешься? Все еще пишешь? Мог бы ты показать мне свои последние стихи?
Сципион (неловко, словно колеблясь между ненавистью к Калигуле и каким-то, ему самому непонятным чувством). Я написал поэму, Цезарь.
Калигула. О чем?
Сципион. Не знаю, Цезарь. Может быть, о природе.
Калигула (преодолев неловкость). Прекрасная тема. И обширная… А какое тебе дело до природы?
Сципион (овладев собой, иронически). Она утешает меня, когда я вспоминаю, что я не Цезарь.
Калигула. Зато я – Цезарь. Может ли она меня утешить в этом?
Сципион (так же). Я думаю, она исцеляет и более серьезные раны.
Калигула (просто). Раны? В твоем голосе злость. Не потому ли, что я убил твоего отца? Раны. Если б ты знал, как удачно это слово! (Изменив тон) Лишь по злости можно узнать умного человека.
Сципион (напряженно). Я только ответил на твой вопрос о природе.
Калигула садится, смотрит на Сципион а, потом резко хватает его и усаживает у своих ног. Обеими руками повернув его лицо к себе:
Калигула. Читай свою поэму.
Сципион. Пожалуйста, Цезарь, не надо.
Калигула. Почему?
Сципион. У меня нет ее с собой.
Калигула. Ты не помнишь ее наизусть?
Сципион. Нет.
Калигула. Хотя бы расскажи ее содержание.
Сципион (напряженно, через силу). В ней говорится…
Калигула. Ну?
Сципион. Нет, я не знаю…
Калигула. А ты попытайся.
Сципион. В ней… говорится… о земном согласии…
Калигула (перебивая его, увлеченно). …о согласии земном и предвечном…
Сципион (удивлен, колеблется, потом продолжает). Да, что-то в этом роде.
Калигула. Продолжай.
Сципион. Еще о линии римских холмов и о том скоротечном, волнующем покое, который приносит с собой вечер.
Калигула. О криках стрижей в зеленом небе…
Сципион (удивляясь, доверчиво). Да, и об этом.
Калигула. Ну?
Сципион. И о том неуловимом мгновении, когда небо, еще полное золота, внезапно опрокидывается и обращает к нам иной свой лик, весь усыпанный звездами.
Калигула. …О том запахе дыма, деревьев и воды, который восходит от земли в ночь…
Сципион (с жаром). Крик кузнечиков и падение летнего зноя, лай собак, грохот последней повозки; голоса крестьян…
Калигула. …И дороги затоплены тенью мастиковых деревьев и олив.
Сципион. Да, да! Все это так! Но как ты узнал?. .
Калигула (обнимая Сципиона). Я не знаю. Может быть, потому что мы с тобой любим одни и те же истины.
Сципион (дрожа, прижимает голову к груди Калигулы). О! Важно ли это, когда все во мне полно любви.
Калигула (все так же обнимает его). Это свойство великих сердец, Сципион. Если бы я мог изведать кристальную ясность твоей души! Но моя страсть слишком сильна для такой жизни, она не сможет удовлетвориться природой. Тебе не понять этого. Ты из другого мира. Ты чист в добре, как я – во зле.
Сципион. Я могу понять.
Калигула. Нет. Что-то во мне. Это озеро молчания, это сгнившие травы… (Резко меняет тон) Возможно, твоя поэма хороша. Но если ты хочешь знать мое мнение…
Сципион (с прежней интонацией). Да.
Калигула. Во всем этом не хватает крови.
Сципион вырывается из объятий Калигулы и с ужасом глядит на него. Все отступая, говорит глухо, в то время как Калигула не спускает с него пристального взгляда.
Сципион. О чудовище! Смрадное чудовище! Ты играл со мной все это время! Что ж – ты доволен мной?!
Калигула (немного грустно). Должно быть, ты прав. Я играл.
Сципион (так же). Бесчестное, холодное сердце! Как много зла и ненависти бродит в тебе!
Калигула (тихо). Теперь замолчи.
Сципион. Как я жалею тебя и как ненавижу!
Калигула (бешено). Замолчи!
Сципион. На какое гнусное одиночество ты себя обрек!
Калигула (взрываясь, бросается к нему, хватает за ворот, трясет). Одиночество! Ты! Да знаешь ли ты, что такое одиночество? Одиночество поэтов и импотентов! Одиночество? Но какое? А! ты знаешь только одно одиночество, которого не бывает. А весь тот груз прошлого и будущего, который мы всюду на себе таскаем?! Люди, которых убиваешь, остаются с тобой. И это было бы еще ничего. Но те, кого любил, кого не любил и которые любили тебя, скорбь, желание, горечь и нежность, шлюхи и шайка богов… (Отпускает Сципиона и отступает к своему месту) Один! О! Если бы вместо этого одиночества, отравленного присутствием – моим же собственным присутствием! – я мог бы изведать истину – молчание, дрожь дерева! (Садится, внезапно обессилев) Одиночество! Нет, Сципион! Оно переполнено шумом, скрежетом зубов, глухими воплями. И рядом с женщиной, которую я сжимаю в объятьях, когда ночь смыкается над нами, и я, отстраненный от моего наконец удовлетворенного тела, стараюсь меж жизнью и смертью сохранить частицу себя, мое беспредельное одиночество наполняется острым запахом наслаждения, исходящим от ее подмышек, запахом женщины, которая вновь гибнет рядом со мною.
Калигула обессилен. Долгое молчание. Сципион нерешительно подходит сзади к Калигуле и кладет ладонь ему на плечо. Не оборачиваясь, Калигула прикрывает ее своей.
Сципион. Всем людям в жизни дается хотя бы немного ласки. Это помогает им жить. И именно ласки ожидают они, когда чувствуют, что устали.
Калигула. Это правда.
Сципион. Так разве в тебе самом нет ничего, похожего на тихое убежище, куда можно уйти, почувствовав приближение слез?
Калигула. Есть.
Сципион. И что ж это за убежище?
Калигула (медленно). Презрение.
Занавес