— Наконец-то этот старый хрыч сваливает. Я думал, он и помрёт на этом месте с мелом в руке, — фыркнул Хосок, закидывая ноги на соседний стул.
— Застегни рот, Хос, — шикнул в ответ Намджун. — Неизвестно, чем это обернётся.
Один из почтеннейших преподавателей ВУЗа в тот день уходил на заслуженный отдых. По словам Хоби: «Эту развалину пора бы не на пенсию отправлять, а на свалку». Восьмидесятилетний профессор истории экономических учений, кряхтящий и едва не пукающий при вставании со стула, хрипел что-то заунывное и еле различимое для своих студентов. Речь, очевидно, была воодушевляющей и наполненной яркими примерами его собственной учебной деятельности в стенах этого ВУЗа, который был едва древнее, чем он сам. Прошамкав полчаса, раскидывая руки в стороны и успокаивая дёргающийся иногда глаз, профессор прочитал стихотворение, из которого можно было различить только два слова, которые он выговаривал хорошо: «экономика» и «отечество», после чего поклонился под оглушительные аплодисменты ликующих, что всё это закончилось, студентов и взглянул на пасущегося рядом ректора, причмокивающего в полусне прямо стоя. Никто, как обычно случалось на лекциях, ничего не понял, и пожилой учёный удалился из аудитории, радостно сияя зубным протезом.
— И, кстати, не думайте, что предмет можно теперь прогуливать, — спешно прибавил ректор, удаляясь за стариком. — Завтра к вам придёт новый преподаватель.
— Ну бля, — Хоби с грохотом рухнул на стол, отбивая лоб.
С оставшихся пар коллективно было принято решение свалить. Чимин какое-то время «морщил писю» относительно этого заключения, но Хосок и Намджун без разговоров вытащили его за руки в коридор, а затем вынесли брыкающегося друга из здания. Конечно, он же примерный мальчик. Особенно для тех, перед кем должен был таковым казаться.
Эта троица подружилась ещё на первом курсе, хотя тогда казалось, что точек соприкосновения у них было не так уж и много. Экономический гений Намджун, друживший со всеми науками как с родными, имел свойство задрачивать учёбу до недели бессонных ночей и десяти кружек кофе кряду, а затем впадал в неистовство и на месяц выпадал из процесса, устраивая загулы по клубам и девочкам. Поэтому итоговые оценки его прыгали такими же волнами, как и нестабильное настроение. В целом Нам казался безобидным парнем, походившим на медведя, но с душой щеночка. Пугала только его непредсказуемость в пьяном виде — он мог влезть в драку, мог сам её затеять, подцепить девчонку, а может сразу двух, написать друзьям, что они козлы, потом плакать, прижимая к груди до хруста, и просить прощения. В свободное время ему нравилось заниматься музыкой и с похмелюги гулять по эстетически выглядящим паркам, чтобы пение птичек выбивало из головы всякую дурь.
