В плену Нуаровских интриг |18+|

Part twenty-one: «Случайности не случайны»

Пять месяцев назад, Китай



Когда попадаешь в Китай на срок более долгий, чем действие туристической визы, у тебя только два пути. Либо принимаешь Азию всем сердцем и обнаруживаешь, что отныне не можешь без нее жить, либо зарабатываешь нервный тик и бежишь в сторону аэропорта, проклиная местных за их повадки, внешность, язык, климат, еду и все остальное.

Адриан не относился ни к одному из типу этих людей. Особенно с учётом того, что он не турист, а вынужденный жилец на неопределенный срок. Никто не спрашивал, чего он хочет, когда посылал за несколько десятков тысяч миль от родного края. Впрочем, грех жаловаться.

В редкие моменты душевного просветления, ещё там, когда он бесчинствовал в Париже под властью кольца и собственного желания покориться тьме, он представлял, что будет с ним, если его поймают. И одна картинка была хуже другой. И ярче, и кровожаднее тоже.

Психологическое давление, томительные годы тюремного заключения, бесчисленные допросы и суды, осуждение со стороны общественности, а что в итоге? Чудом он оправдан. Ему ограничили доступ в сеть, но проходя мимо гостиной, он слышал новости, и ещё ни разу не поймал ведущих на том, чтобы они обвиняли в чем-то Черного Кота.

В СМИ нашли (выдумали) оправдания его ужасным поступкам, и выставили его мучеником-страдальщиком, и Агрест младший в такие моменты останавливался у стены, притихал — чтобы, упаси боже, не быть пойманным родственниками Ван Фу — и слушал заманчивые речи журналистов, и сам едва ли не поддавался искушению поверить, что он ни в чем не виноват.

Это все кольцо. Плагг. Отец и его дурное воспитание. Да. Все и вся, только не Адриан Агрест совершил эти преступления.

Потом парень прислонился к дверному косяку головой, проклинал себя и свою ничтожность, и вновь скрывался в потёмках разума и гнетущей тишине своей комнатушки, которую ему выделил Ван Ю — дальний родственник хранителя талисманов.

Адриан сомневался в их кровных узах, родословной, и по понятным причинам считал, что никем они друг другу не приходятся. Однако догадки свои, конечно же, не озвучивал.

Помимо Ван Ю и Адриана в стареньком домишке проживали трое внуков неразговорчивого деда — две скромные девушки и один курносый юноша.

Агрест с ними почти не контактировал. За месяц едва ли перекинулись парой фраз. Судя по тому, как они отводили глаза при встрече с ним, и делали вид, словно его здесь вообще нет, им было велено главой семьи не общаться с бывшим супергероем. Адриана это вполне устраивало. Они не трогают его, а он их.

Разве что старик Ван Ю оказался исключением. Уж он-то основательно занялся нравственным воспитанием подопечного. Каждый божий день они медитировали по два часа, принимали разные позы йоги, исповедовали религию Будды, читали священные писания.

У Адриана не было времени на то, чтобы расслабиться, кроме ночи. Он продолжил свое обучение и не отставал от сверстников по учебной программе. Ему присылали тесты, контрольные и материал для самостоятельного изучения на электронную почту. На занятия отводилось ровно восемь часов, и ни секунды более. Ван Ю тщательно контролировал обучение подопечного, включал доступ в интернет только в случае крайней необходимости.

Если Адриан не доучил материал, это уже были его проблемы. Справедливая плата за его отвратительные деяния, но от этого не легче. Первая неделя в Китае была самой тяжёлой. Два дня было любопытно. Интересно. Даже увлекательно.

Новая вера, обычаи и законы. Он никогда не пробовал медитировать, и если бы обстоятельства не вынудили, то и не стал бы, наверное.

Но потом... Адриана не покидало тяжёлое чувство бессмысленности происходящего. Он не видел результата. Сколько бы он ни медитировал, ни пытался ощутить свое тело во времени и пространстве, его рост, массу, анализировать себя, свое поведение, мотивы своих поступков — это не давало результата. Он все тот же Адриан Агрест. Внутри него ничего не изменилось.

Его мировоззрение осталось нетронутым. Мысли все теми же, они плыли все в том же русле...

А потом он устал и просто смирился. И в смирении нашел свое спасение, если это можно было так назвать. Он познал открытие, и оно его шокировало. Иллюзия. Вся его жизнь была иллюзией. Он обманывал себя постоянно.

Он надевал образ пай-мальчика, кокетливого Кота, злого Нуара, черного Адриана. Все это были маски — он менял их каждый раз, когда ему было угодно.

Он не один такой. Это типичное явление в современном обществе. Все люди подвластны этому. Признать правду о себе бывает очень нелегко. Смена обстановки подействовала хорошо. Вырвавшись из привычного круга людей, Адриан предоставился сам себе. Наконец, он смог принять себя... Такого, какой он есть. Парня, который обманывал себя, надевал на людей костюмы и образы, и врал, и манипулировал, и сам бессознательно устраивал ситуации, в которых он бы стал виновником. Не жертвой. Он устал быть жертвой чьих-то предубеждений, мечтаний, предрассудков.

Нести груз чьих-то высоких ожиданий! Это просто невыносимо. Бизнес модели — какой же это грязный бизнес!

Утешением стали и мысли о Китае, об удаче. Адриан решил перестроить свой ракурс с негативного на позитивный. И это далось не сразу, но когда он просто научился находить во всем хорошее, и да, стал оптимистом, ему открылись новые горизонты. Мрак из души становилась гнать все проще.

Ах, какая удача, что он попал именно в Китай! До чего же славно, что Мастер Фу — закоренелый китаец!

Углубленно изучая китайский язык с высококвалифицированными репетиторами, он познавал и быт, и культуру этой древней цивилизации. Их нравы, воспитание, стереотипы — все это было ему известно вдоль и поперек, а обладая знанием, ты обладаешь силой.

И пусть его путешествие в Китай ограничивалось частным домом за городом, он был рад. А сегодняшний день стал точкой кипения. Адриан встал с утра-пораньше, и понял, что больше не выдержит.

Когда ты счастлив, тебе хочется об этом кричать, поделиться этим со всем миром. Счастливые и уверенные в себе люди не желают зла другим, не сквернословят и не осуждают. А Адриан от природы не отличался особой чуткостью и проницательностью, потому он не знал, какого мнения о нем люди, с которыми он живёт под одной крышей вот уже месяц.

Но жаждал узнать. Сегодня он спросит их без утайки, что они о нем думают. Ему должно быть все равно — он же теперь типа независимый. Однако. Их мнение не было ему безразлично. Он же видит их каждый день за приемом пищи и даже не знает, как они к нему относятся.

Быть может, за вежливыми улыбками скрывается такая ненависть и презрение, о котором он даже не догадывается. Всем существом он вознамеривался узнать правду, какой бы скорбной она ни была.

И почти сразу же его настигли мысли о ней. Он так упорно бежал от нее, от размышлений о ней! Он вспыхивал, горел и тлел в пекле стыда и мук совести, когда в голове вырисовывался ее изящный стан, иссиня-черные локоны, перевязанные в два детских хвостика, и гордую прямую спину. Невинное дитя. Всю боль, что причинил ей, не замолить и не искупить.

И даже отыскав верную дорогу на пути к самому себе, он думал о своих чувствах к ней, а не о ее.

Любил ли он ее когда-нибудь на самом деле? Бесспорно, он восхищался ее мужеством, уважал за ум и креативность, приятно удивлялся ее готовности спасти любого, и высоко ценил в ней эти качества, которые пресущи немногим людям, но... это же не любовь.

ЛедиБаг напоминала ему мать. А Эмили Агрест он обожал больше всего на свете, чтил и возносил ее до небес, ибо для него она всегда была, есть и останется воплощением чистого, бескорыстного проявления человеческой добродетели. И Адриан готов был подарить эту всеобъемлющую любовь Маринетт, если бы она ему позволила.

Его ошибка была в том, что он и не заметил, как ее постоянные отказы сказались на нем — почва буквально уходила из-под ног — и он все глубже проваливался в яму отчаяния, а сердце его затянуло чернильными цветами.

Их шипы кололи его до тех пор, пока он не поддался соблазну познать темную сторону своей сущности. Силой взять то, что желанно. Восстать против целого мира. И ради чего же? В чем выгода дурной славы? Цена слишком высока. Но она была заплачена.

Теперь он здесь — отвечает за свои проступки. Сидит, покорно склонив голову пред Ван Ю, и просит голосом тихим, почти что робким, но на последнем слове срывается и цедит жёстко:

— Дагэ*, прошу вас, вы же знаете... расскажите мне, что за сбой произошел в кольце. Моя ли это вина?

Какая злющая муха укусила его? Не то хотел он спросить! Он имел охоту знать, что Ван Ю думает о нем на самом деле, а не про кольцо! Не могли же эти слова без ведомой на то причины сами собой сорваться с его языка, будто до этого крутились и перерабатывались в голове какое-то время?

Оказывается, ему не все равно до Плагга, кольца, прошлого... Он мыслит об этом, и мысли эти так болезненно и тяжко томятся в его уме, что он не медля гонит их прочь. Но в ответственный момент разум отключается — вопросы, которые гложут, находят выход через рот.

Хах, честно, нет ничего хуже гаданий: целиком ли события в Париже — его вина, или ее разделяет с ним кто-то? Ах, а так хотелось переложить хотя бы половину страданий на кого-нибудь!

— Знаешь ли ты, как устроен котаклизм?

Вот постоянно Ван Ю так. Противный старик. Чем-то даже напоминает в такие моменты хранителя камней чудес. Начинает издалека, будто темнит, и Адриан всегда-всегда ощущает в такие минуты, что его ловко обводят вокруг пальца, а он не в силах противостоять. Подозрительно сщурил малахитовые глаза. Что Ван Ю имеет в виду? К чему в конечном итоге приведут его наводящие вопросы?

— Ну, я знаю, что котаклизм — это сила разрушения. И ее можно применять один раз за перевоплощение...

— И все?

Старик подался вперед и пристально посмотрел на подопечного своими маленькими, черными глазами, и Адриан вжал голову в плечи ещё более, мечтая сделаться меньше и не расплющиться под этим внимательным взглядом.

— Я должен знать что-то ещё?

— Верно, не должен. Но, так уж и быть, если тебе от этого будет легче — я расскажу. Прежде всего котаклизм — это сила, которой обладали другие супергерои и до тебя. Их мысли, переживания — все это передается текущему владельцу. Все было хорошо, пока пятьдесят лет назад Мастер не совершил вторую ошибку — он отдал кольцо не тому человеку. Его звали Карломан*. До чего добрейший парень! Во всяком случае, таким казался. Прямо как ты когда-то? — Это был риторический вопрос, и Адриан счел нужным на него не отвечать. Ван Ю одобрительно хмыкнул и продолжил: — Как и многие до него, он влюбился в свою напарницу и жажда овладеть ею была такой сильной, что он сорвал маски, изнасиловал ее, принудил выйти за него замуж, и до конца дней использовал кольцо для удовлетворения собственных эгоистичных и алчных потребностей, стал причиной множества бунтов и мятежей и, в конечном итоге, был пойман и убит Мастером же. Он ещё давно выкрал и расшифровал страницу в священной книге о камне чудес Черного Кота, и наслал на Плагга заклинание подчинения. В кольце появилась трещина, но ни квами Мастера, ни сам Ван Фу не смогли оценить разрушительную силу кольца и его влияние на разум тех, кто его носит продолжительное время. А ты ведь дорожил и не снимал даже во сне, верно? К тому же, изумительно то, что день, когда твое сердце разбилось, каким-то чудом совпало с Карломаном. Его возлюбленная — тогдашняя Леди Удача — отвергла его тоже в ноябре много лет назад. Это привело к печальным последствиям. Твоим рассудком постепенно овладевали желания Карломана...

Атмосфера резко изменилась; если бы она могла превратиться в нечто осязаемое, то это, несомненно, был бы заострённый, горящий меч.

Адриан был в замешательстве.

А потом он разозлился. Не сразу, конечно, но против воли посмотрел на вероучителя исподлобья с откровенной хищностью — как будто собирается напасть и разорвать в клочья сию минуту. То есть, он правильно понял? Из-за какого-то прошлого обладателя кольца он... он... не совладал со своими грязными, эгоистичными желаниями и навредил своей Леди!

— Я живу с вами целый месяц. И вы не рассказывали мне об этом раньше. Почему?

— Информация — ценный инструмент. Она может выручить, но и навредить тоже. Право обладания некоторой информацией нужно заслужить. К тому же, ты меня об этом ни разу не спросил.

— Хотите сказать, что я был недостоин знать это?

То, как изогнулся край рта Ван Ю озадачило Агреста — это была то ли улыбка, то ли оценивающая ухмылка, словно он мысленно прикидывал, какой же из Адриана человек, следует ему что-либо разъяснять, или нет — в любом случае узнать это было невозможно из-за морщинистого лица и следующих слов старичка:

— Может и так, Адриан.

Китаец отчего-то сгорбился, словно устал от этого разговора, и бывший супергерой впервые за месяц ясно увидел свое преимущество над главой семьи: он молод. Перед Адрианом расстилается миллион возможностей и попыток начать все с нуля. Просто... у него ещё есть время. Ведь его жизнь только на старте. У него впереди столько всего. А у Ван Ю этого нет. Старость пожирает его тело и душу. Его срок годности подходит к концу. Он производил впечатление выносливого и сильного человека, но никогда не стоит забывать, что... он тоже человек. И, соответственно, не вечен.

Ха-ха. От напряжения внутренние мышцы Адриана свело, и пот проступил на его лбу; растрепанные волосы, казалось, тоже пропитались влагой, поэтому он почесал себя по голове и на крохотный миг вдоволь насладился своим мизерным преимуществом — молодым телом и все ещё доступным благам жизни.

Угадав ход его мыслей, кажется, учитель на обреченном выдохе прошептал тихо, на нарочито нечистом китайском:

— 你还年轻...

Но Адриан понял.

«Ты ещё совсем юноша...» — гласили его слова и по ощущениям были сравнимы со смачной оплеухой. Словно не было нудного месяца медитации, йоги, изучения другой культуры, религии. Словно все это было напрасно. Словно после всего этого он так и остался мальчишкой.

Тогда Адриан прикинулся дурачком и, пользуясь раскрепощенностью (которая наверняка не продлится долго) учителя к разговорам о прошлом, невинно спросил:

— И позвольте узнать еще кое-что, прежде чем мы приступим к йоге. Почему вы так лояльны ко мне? Разве вы не ненавидите меня за все, что я натворил?

— Посмотри на себя, Ша Нуар. Ты жалок. Как я могу ненавидеть кого-то настолько ничтожного? Ты в конфликте с самим собой. Ненависть к себе рождает ненависть ко всем людям.

Справедливо. Но от этого не легче. А ведь на самом деле... Что в тайне желал он услышать? Нечто противоположное? Может, слова поддержки или хоть какой-то похвалы — пусть даже лживой — смогли бы приободрить Адриана и остановить его от принятия решения о побеге, которое он вынашивал вот уже пару дней, но что толку заводить громкие речи о прошедшем? Как дерево загорелось от удара молнии, и его уже не спасти, так и бывший супергерой принял ответственное решение окончательно: пути назад теперь уже точно нет. Он сбежит из этой персональной тюрьмы. Тюрьма, какой бы большой и комфортной она не была, по сути своей все так же остается местом, где свобода заключенного ограничена.

И вот опять все повторяется по второму кругу: он будто вернулся во время своего домашнего заточения в Париже после смерти матери. Он хочет сам вершить свою судьбу. Ему определенно не следует забывать главное — он молод. Да, он не может изменить прошлое, но в его силах протоптать себе тропинку будущего. Все ещё не поздно. Нечего хоронить себя раньше положенного срока.

Агрест любил свои неплохие актерские данные, потому что они нередко выручали его из неловких ситуаций:

— Какая поза у нас на этот раз? Поза черепахи?

Такая обманчивая непринужденность, которой хочется верить.

Старичок сдержанно кивнул, как делал это всегда; точно откровенного разговора до этого и вовсе не было, а Адриан принялся разминаться и отчего-то вспомнил о Нино. Поза черепахи, да? Казалось бы, какая здесь взаимосвязь с бывшим лучшим другом...

Тем не менее.

Адриан ощущал почти физически, что примерно в мае, когда он вернётся в родной Париж, ничто уже не будет прежним.

Никогда.

***



— Сядь. — Лука кивнул на скамейку напротив них, и голос его показался Маринетт до безумия уставшим, будто разговор уже надоел ему, даже не начавшись. — Это затянется надолго.

Глаза Дюпен-Чен беспокойно замигали, но ей хватило самообладания, чтобы не выдать истинных тревожных чувств и ответить с твердостью и холодком, не уступающим Луке:

— Нет.

— Сядь, — повторил он уже раздражённо.

— Говори.

Никто не хотел сдавать позиции и подчиняться. Да уж, такое себе начало выяснения отношений. Обмен репликами мог бы продлиться до вечера, но Куффен, наконец, сдался. Всё-таки они малознакомы, а он — инициатор этой встречи, и у Маринетт есть все основания не доверять ему.

Лука перевел дух и заговорил: Маринетт ожидала, что он сядет, но он продолжал стоять рядом с ней — достаточно близко, чтобы она улавливала тепло его тела — и испытующе смотреть в ее глаза.

— Тебе известно, что на рождественские каникулы Джул прилетала в Австрию, ко мне?

— Да. Но какое это имеет отношение...

— Не перебивай. Я не могу говорить об этом спокойно до сих пор, поэтому не хочу церемониться и надеюсь ты простишь мне мое невежество: во время одной из рождественских ярмарок, что мы посещали в Вене, Джулеку изнасиловали. И ты знаешь этого человека, ведь он приходится тебе дядей.

— Нонсенс! — Брюнетка отреагировала достаточно резко — ой, какие нехорошие слова она пережевала вместе с языком, который так и порывался на какую-нибудь непристойную колкость — ведь в фразы, произнесенные байкером, поверить невозможно. — У меня нет дядей ни по материнской, ни по отцов... Хотя, да, младший брат моего папы сейчас отбывает срок в тюрьме за, кажется, уличную драку, в которой он у... убил... как раз в Вене. Дядя Маркус... ты про него?

— Именно.

Лука невозмутимо кивнул и сосредоточенно, не спуская глаз и, кажется, не мигая, следил за реакцией Маринетт: а она отрешилась от этого мира окончательно, смотря в одну точку и бледнея, и страшась, и отчаянно отторгая услышанное. Это же... безумие. Да. Бе-зу-мие. Ее язык трижды ритмично ударился о нёбо. Бе. Зу. Мие.

— Но это не имеет смысла! — выпалила она, наконец, убежденная в том, что это сумасшествие, и пока в голове у нее крутилось «бе-зу-мие», кровь стремительно припала к щекам, и лицо ее вскоре все пошло алыми пятнами. Чувства в ней бурлили противоречивые: это и сомнения, и ужас, и стыд, и неловкость, и упорное нежелание верить. — Мы были в теплых отношениях до этого, и отец бы сообщил мне, если бы дядю выпустили. А тот бы непременно позвонил.

— Во-первых, тюрьма меняет людей. Не факт, что он сразу бросился бы к вам. Во-вторых, как оказалось, в канун рождества срок его заключения подошёл к концу.

— Такого не может быть! Ты думаешь, я поверю в подобное совпадение?!

— Случайности не случайны, Маринетт. — Каждый звук, павший с уст Куффена, для Маринетт был сравним с пчелиным жалом. Не смертельно, но больно-больно-больно и страшно неприятно, и обидно тоже. — Знаешь, что сделал твой дядя? Вернее, чего он не сделал? — Маринетт посмотрела на Луку с немым вопросом и почти физически ощутила, что между ними, прямо как сверкающая молния, пробежал разряд раздражения. Теперь и терпение Луки подходило к концу, он тоже начинал беситься. — Он не явился на собственное судебное заседание.

— Хорошо, — выдохнула вместе с воздухом весь жар и пыл, она, наконец, придя к выводу, что гнев им не поможет. — Допустим, ты не лжешь. Как ты узнал, что мы родня?

— Увидел общую фотографию класса с вашими родителями. Сначала я подумал, что Маркус — это твой отец, но у твоего отца, к счастью, есть усы. Повторюсь: я не верю в совпадения и случайности, Маринетт. Помоги мне.

— Ты с самого начала знал, кто я. Кто мой родственник. Поэтому ты был так мил и обходителен со мной?

— Не без этого.

Мысли беспорядочно роились в голове. Героиня чувствовала себя беспомощной, загнанной в тупик, окружённой и прижатой к стеночке кем-то более сильным и влиятельным, прямо как Джулека вчера теми девчонками.

Правда о её дяде, Маркусе, выбила из нее все силы — лёгкие обжигало жаром, сердце провалилось в самые пятки, а трезвый ум погряз в этом хаосе.

Мари безвольной игрушкой села на скамейку, обхватив голову руками и помассировав пульсирующие виски.

— Даже не верится, что Маркус способен на такое... Джулека никогда мне об этом не говорила, хотя у нее были основания.

— Ты ее подруга. Она не хотела ставить тебя в неловкое положение и обременять своими проблемами.

— Проблемами? — Маринетт вскинула голову, и когда раскрыла рот, ее голос звенел недоумением: — Ее изнасиловали! Это не просто проблема! Это... это катастрофа. Такое нельзя держать в тайне.

— Я говорил ей то же самое, но она до последнего стояла на своём. Я уважаю ее мнение, именно поэтому отступил. По крайней мере, она на это рассчитывала. Это непросто, но я готов простить твоего кузена, если он понесет соответствующее наказание. А для этого его нужно поймать.

— Та-ак. У тебя есть доказательства?

— Чем, по-твоему, я занимался целый год?

— Что ж, хорошо. — На самом деле, все плохо, но Маринетт не хотела вдаваться в ещё более извращённые подробности и задавать лишние вопросы. — Ради Джулеки я сделаю все возможное; придумаю любую причину, чтобы как можно скорее заманить Маркуса.

— Спасибо, Маринетт. Я рад, что у моей сестры есть такие отзывчивые друзья, как ты.

Благодарность была искренней или нет? — это совершенно не имеет значения. Дюпен-Чен сцепляет руки в замок и смотрит на них, не понимая, как она оказалась невольно втянута в подобный пипец.

— Да, ты уже говорил об этом. Спасибо тебе, что рассказал. И ещё кое-что. Лука, ты не пойми меня неправильно... Я тебя ни в чем не обвиняю преждевременно, но...

— Да, — просто бросил байкер, предугадав вопрос Маринетт. — Я специально расстегнул твой кулон. Мне нужен был уважительный предлог для встречи. Извини, что пришлось так поступить. Джулека рассказала, как дорог тебе этот кулон.

Мари молча словила возмущение.

— Ничего страшного, я все понимаю, — на автомате горячо выпалила девушка, смотря не на Луку, а куда-то сквозь него. — Но больше так не делай.

Парень, в это самое время через этот самый парк шедший к своему дому, стал свидетелем этого пылкого диалога. Стояли Маринетт и Лука достаточно близко, чтобы дать простор воображению.

— Блять. — Слово вылетает со свистом пули из рта Натаниэля, созерцавшего эту картину. — Какого черта, Маринетт?!

***



Щёлк. Маринетт отвесила подруге смачный щелбан по лбу. Джулека надула губы и потерла ушибленный лоб рукой.

— Эй, больно вообще-то, — прокомментировала Куффен-младшая, не до конца понимая, за что с ней так обходятся. Да и Мари, казалось, на взводе. Неужели?.. нет! Брат бы ни за что так не поступил с ней. Он бы не посмел рассказать то, чего она не хотела подвергать огласке.

Девушка перевела дыхание и, хоть это далось ей решительно нелегко, она обняла себя руками, облокотилась о стену лопатками и заговорила, держа речь на одном вдохе:

— Джулека, ты знала, что это был мой дядя. Брат доказал тебе это на основе официальных документов о подтверждении личности Маркуса Дюпена. Надо было поехать в полицию и дать показания, слышишь? Почему ты не сделала этого?!

— Я не хотела поднимать шумиху. Маринетт... Если бы информация просочилась!.. Мне бы было стыдно; я бы не смогла выйти на улицу, я не хочу быть предметом чьего-то порицания или осуждения, понимаешь?

— Но ты не виновата! Стыдно должно быть моему дяде, а не тебе. Ты — жертва. Не ты причинила ему боль, сорвав злобу таким низким, бесчеловечным способом.

— Что я слышу?! Если бы все было настолько радужно, как ты говоришь... если бы... жертвам изнасилования бы не задавали вопросы, во что они были одеты во время... этого унижения. Проблема в голове у насильника, а не в одежде жертвы, но ты действительно думаешь, что мужчины способны признать вину? Конечно же нет! Я не знаю, что должно произойти: наверное, резкое потепление по всему континенту, чтобы мужчины признали, что проблема в них, а не в нас.

Маринетт оторвалась от холодной стены и обняла Джулеку. Из ее глаз полились горячие, крупные слезы, оставляя после себя четкие линии на бледной коже, капая на воротник рубашки дочери пекаря. Все, что она могла — это гладить подругу по спине с мыслями, что мир нужно менять.

***



Иван не хотел быть подлецом, который осуждает своих одноклассников за их спинами — а ведь именно так он себя ощущал, когда подозвал Натаниэля к себе, удостоверившись, что Маринетт и Джулека вышли из класса — но он одновременно чувствовал, что это его дружеский долг — рассказать рыжику об увиденном.

Когда ничего не подозревающий Куртцберг плюхнулся на пустой стул рядом с Иваном, тот протянул ему телефон с открытой фотографией, на которой в не очень хорошем качестве, издалека, но все же можно было различить фигуры и лица Маринетт и Луки.

— Нат, ты не пойми меня превратно, я просто считаю, что ты имеешь право это знать.

Ребята стояли непростительно близко; при недостаточно внимательном просмотре можно было даже предположить, что они целуются.

Натаниэль знал, что это не так, что Мари ни за что бы так с ним не поступила, но все же с силой, едва ли не до хруста, сжал карандаш в руках, которым до этого рисовал очередной комикс про ЛедиБаг и Огненного Лиса.

Нат нахмурился до такой степени, что лоб его, наверное, пронзили морщины, а лицо ведь действительно исказило в гримасе звериного бешенства; такого красочного, что даже грозный Иван, пустивший сию сплетню, отшатнулся.

Конечно, художник это видел. И недоумевал, по какому праву Мари не сообщила об этом ему до сих пор, хотя уже, как-никак, идёт перемена после третьего урока?

Он мог бы поговорить об этом, но лишь со своей девушкой, ведь это касалось только их, и его жутко взбесил тот факт, что Иван тоже об этом в курсе.

— Могу ли я попросить тебя держать язык за зубами?

— Конечно, я пони...

— Удали фотку.

Иван, который был не прочь пообщаться на тему неверности девушек, подавил в себе недовольство неожиданным напором Куртцберга, и сделал военное, но перед этим...

Хлоя, светловолосая бестия, привлеченная столь оживленной беседой на угрожающих тонах, незаметно проскользнула за их спины и увидела через плечо фотографию. В следующую секунду она оказалась отправлена в корзину, но та роковая секунда уже предопределена — Буржуйка увидела изображение.

Она не разозлилась, но поспешила отойти к окну, чтобы кто-нибудь из одноклассников ненароком не увидел перемену в ее миловидном личике. А перемена была ещё какая: уголки ее рта стремительно поползли вниз, и какое-то разочарование, какая-то досада, причину возникновения которой она была не в силах объяснить, врезалась в ее душу, как волна о риф. И захотелось то ли заплакать, то ли заистерить, то ли, да, опять заплакать... других вариантов не было.

Она усиленно заморгала и удержала предательскую влагу, скопившуюся в глазах, и ее голову осенила гениальная мысль!

И безумная ровно настолько же, насколько и гениальная... А что, если... Она, Хлоя Буржуа, всегда получала желаемое, стоило ей закатить скандал или показать, насколько сильно ей хочется тот айфончик, шмотку или украшение через призму слёз.

Но сейчас она решила, и решила твердо — почему бы не попробовать другой вариант? Более сложный, но и более интересный тоже?

***



Натаниэль вынужден уйти после четвертого урока, чтобы не опоздать на прием к зубному — в последнее время его беспокоила боль одного зуба, и поскольку другой возможности за сегодня ему больше не предоставится (к тому же, никто не знает, когда Бражник решит выпустить новую акуму), он без объяснений взял Маринетт под локоть и, стерпев ее оскорбленный подобным обращением взгляд, поволок ее в нелюдимый коридор.

Когда они оказались совершенно точно наедине, он прямо спросил, не сумев совладать с чувствами, из-за чего вопрос вылетел более резким, чем хотелось бы:

— Что ты делала с Лукой вчера вечером? Я проходил мимо с дежурства и видел вас.

Вообще не задумываясь, как будто давно заученный в школе лёгкий стишок:

— Лука вернул мне мой кулон.

Натаниэлю потребовались все чудеса человеческого самообладания и выдержки, чтобы не поддаться соблазну истерически засмеяться.

— Во-первых, если и так, то он мог передать его через Джулеку. А во-вторых, ты прекрасно знаешь, что он сам ни за что не расстегнется. И ты хочешь, чтобы я поверил в это? Маринетт, я устал от твоей лжи. До завтра.

Он готов был махнуть рукой на это недоразумение, но она — нет.

— Стой. — Мари хватает парня за руку с отчаянием таким очевидным, словно ничего хуже этого произойти просто не может. Слезы несправедливости подступают к глазам. — Я все расскажу.

И Маринетт приходится рассказать все. Вкратце, но она пояснила ситуацию, выстроив композицию четко, основываясь на сухих фактах. И все же, это не отменило того, что Куртцберг крепко задумался. Его лицо помрачнело и выглядело старше, чем на самом деле.

— Мне не нравится, что Лука втягивает тебя в это дерьмо. Раз у него есть доказательства, то ему не нужна ты. Здесь что-то нечисто. Мы же оба понимаем, что он что-то не договорил?

— Пусть так. Нам же это на руку. Но... По-моему, эта недосказанность заключается в том, что он хочет, чтобы я сама догадалась. Он дал подсказку во время разговора. Какую же?

— Вот как. — Рыжик ободряюще гладит ее по плечу. — В таком случае размышляй об этом на досуге. И будь осторожна с этим Лукой. Он умен и опасен. И что-то мне подсказывает, что от него так просто не отделаться. Мне пора.

Затем он украдкой взглянул на наручные швейцарские часы, подаренные отцом когда-то, и мысленно выругался. Он опаздывает! Чмокнул Маринетт в висок и поспешил на прием.

***



Дожили. Последний урок.

Из плена навязчивых мыслей Маринетт вырывает неожиданно быстро прозвеневший звонок. Ученики стали оживать и собирать вещи, к которым за урок даже не прикоснулись. Только Маринетт по неведомой причине не слишком торопилась.

— Маринетт, задержись, пожалуйста, — без привычного лукавства и колкости в тоне, окликает Буржуа.

Стоило видеть лицо Дюпен-Чен в этот момент. Её глаза едва ли не вылетают из орбит. П-пожалуйста? Хлоя сказала «пожалуйста»? А не послышалось ли? Может, стоит попросить повторить, сославшись на то, что не расслышала? Так-так. Хлоя и манеры — это что-то новенькое.

Заинтригованная этими резкими изменениями в поведении стервозной одноклассницы, Мари даёт себе время глубоко вздохнуть и шумно выдохнуть.

Заподозрив неладное, брюнетка недоверчиво прищуривает бойкие глаза, нарочито медленно оборачиваясь к собеседнице. У той на лице написано волнение. Очевидно, она хочет сказать что-то важное, но что же?

— Что, Хлоя? — тянет Мари, не решаясь приблизиться к сопернице ближе, чем на метр. Мало ли, что та задумала.

Блондинка словно и не замечает того, что Чен прожигает ее пристальным взором. Буржуа смотрит в пол так отрешённо, как Маринетт не видела никогда. Затем, неловко поведя плечами, она крепче сжимает тетрадь, которую Мари только что заметила в ее в руках.

Дочь мэра, подождав, пока из класса выйдет последний человек, наконец, подняла свои глаза, наполненные непролитыми слезами. Жгучая обида пронзила её тело; она задыхалась от жара и агонии, бушующей в ее душе. Неужели у нее нет другого выхода? Как принять ту правду, что от ответа этой оборванки на ее предложение зависит так много?

— Вот уж не думала, что окажусь в таком безысходном положении. Безысходном потому, что ты, к несчастью, единственная, кто может мне помочь.

Тетрадь, которую несколько мгновений назад Хлоя яростно сжимала в руках, аж до побеления костяшек, — шумно шлёпнулась о лакированную поверхность парты. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы знать наверняка, что ни к чему хорошему этот разговор не приведет. И в другое время, оказавшись в такой ситуации, Мари бы, не раздумывая, вылетела из кабинета, чтобы избежать бессмысленной нервотрёпки. Но не сейчас. Ведь она увидела, как поблескивают застывшие слезы в глазах местной стервы. Выходит, как бы упорно Хлоя не пряталась за непробиваемой броней; и как бы умело она не играла роль испорченной сучки; эти слезы выдают ее подлинные переживания с головой. Что же мучает ее душу, раз Маринетт — единственная, кто может ей помочь?

— Послушай, Хлоя, — прямо начала Дюпен-Чен, демонстративно потирая пульсирующие виски, тем самым показывая, что подобные речи Хлои для нее — сплошная головная боль. — Если ты попросила меня остаться наедине, чтобы закатить истерику, то я, пожалуй, пойду домой. Я не намерена выслушивать твои оскорбления. Если у тебя есть ко мне какая-то просьба — говори, если нет — до свидания.

Та, услышав это, нервно сглотнула и даже побледнела.

— П-прости, — девушка вся съежилась, но явно не от холода, а от колебаний. Да что же она тянет резину, черт возьми? — Да, ты права, невероятно глупо с моей стороны просить тебя об услуге и наезжать. Я вообще не уверена, что ты мне поможешь, особенно если учитывать все те обиды, которые я тебе причинила, но... ты знаешь, что такое влюбленность. И я... ты нравишься Луке. Я наблюдаю за ним с того самого дня, как он приехал за Джулекой! Конечно, многих привлек красавчик на байке, но я влюбилась в него с первого взгляда, уверяю тебя! Я вижу, что он украдкой бросает на тебя мимолётные взгляды. Я готова поклясться тебе самыми дорогими шмотками в моем гардеробе, но это правда! Я абсолютно точно знаю, что он неровно дышит к тебе! И... раз так, значит, в тебе есть что-то такое, что вызывает у него восхищение? Я хочу, чтобы Лука обратил на меня внимание, поэтому, пожалуйста, помоги мне стать лучше. Взамен проси все, что хочешь!

Ба-бах!

Эти слова, как удар под дых. Неожиданно и больно. Пытаясь по глазам прочитать, отрепетированная ложь ли это или чистая правда, Маринетт въелась в одноклассницу глазами. Вот чего она не ожидала, так это того, что сама Хлоя Буржуа попросит ее об услуге, да ещё о какой? Связанной с делами сердечными! Эффектная блондинка, насколько известно, славилась той ещё сердцеедкой. И вот эта обольстительница просит помощи у нее? Скромной, неуклюжей и ничем не примечательной дочери пекаря? Просто невероятно! Вот Алья удивится, когда узнает!

Словно прочитав мысли, Буржуйка добавляет:

— И да, пожалуйста, пусть это останется между нами.

Сенсация! Второй раз за день Хлоя произнесла «пожалуйста». После пламенной речи дочери мэра, которая не по-детски озадачила брюнетку, у нее возникло столько сомнений и противоречий, но она решила задать самый важный для себя вопрос:

— Ок, допустим, что я действительно нравлюсь брату Джулеки. Но с чего ты взяла, что я могу тебе чем-то помочь? Ты и вправду считаешь, что я дам тебе какой-то фантастический совет, пользуясь которым, ты влюбишь в себя парня своей мечты? Я понимаю, что ты хочешь произвести хорошее впечатление, но это так просто не делается. Доброта должна идти из сердца, а не из извлечения личной выгоды. Чтобы стать лучше, нужно долго и упорно работать над собой. Да и откуда мне знать, что во мне привлекло Луку, если ты об этом.

— Ну... — нехотя говорит Хлоя. — Если уж на то пошло, ты довольно симпатичная и милая, когда не спотыкаешься о собственные ноги.

— Оу, приму это за комплимент.

— Не обольщайся, — вторила ей Хлоя. — Я все равно не понимаю, что он в тебе нашел! Ты же такая неловкая и неуклюжая, постоянно всюду опаздываешь!

Маринетт хихикнула. Всё-таки Хлоя остаётся собой в любой ситуации.

***



Вечером того же дня



Маринетт расположилась в удобном кресле, закинув ноги на стол перед монитором как истинная американка, и не могла сдержать глупой улыбки, читая сообщение от подруги:

«Радость моя, не с места! Это детектор лжи! Что наша королева гламура хотела от тебя после уроков? Время пошло: у тебя пять секунд на ответ!»
16:57



Девушка прыснула в кулак, посмотрев, как давно было отправлено это сообщение. Ну надо же совпадение, ровно час назад.

В следующий миг пальцы дочери пекаря задребежжали по клавиатуре на телефоне — она печатала ответ, как в последний раз, и с каждым новым словом её губы растягивались в ещё более широкой улыбке:

«Прости-прости, я делала химию! Ты же знаешь, что во время уроков я отключаю интернет, а то зависну до вечера и ничего не сделаю, как много раз до этого: D
Что до Хлои... Только держись и не упади на равном месте! Представляешь, ей понравился Лука, и она попросила меня...»

Несколько секунд Дюпен-Чен тупо пялилась в экран. Потом поняла, что не может. Не может поступить с Хлоей вот так, безбожно растрепав её секрет. Поэтому стёрла и заменила:

«ну, она извинялась. За свое поведение. Злые шутки. За все вообще. И подними челюсть, я не шучу»
17:58



Ответ пришёл незамедлительно, словно Алья только этого и ждала. Кажется, эта девчонка никогда не выходит из соц сетей! По-настоящему журналистская чуйка.

Сезер печатает — сердце Маринетт совершает кульбит. Она вытягивает ноги и касается кончиком пальцев монитора, а потом едва ли не подпрыгивает на месте, увидев уведомление на экране компьютера о том, что на Ледиблоге вышло новое видео.

«Здрасьте, приехали! У тебя было пять секунд, а ты ответила через час. О, Дюпен-Чен, ты опаздываешь даже здесь!..
А химия — это, конечно, хорошо, но в меру. Про Буржуйку ты меня прям шокировала... Так она и извинялась за все? С чего бы это? В неё вселился ангел?»

«Скорее купидон)»

«Та-ак...»

«Нет, не скажу и не проси. Оставлю здесь многозначительную паузу и удалюсь — мне ещё физику делать :0»

«Эй, это трусливый побег прямо с места преступления! Стоямбо -_-»


Подруги ещё некоторое время переписывались... ну, как сказать, некоторое время — примерно полчаса.

Распращались, и Маринетт, закусив губу, просмотрела Ледиблог. Новая фотка, сделанная явно в спешке, но на ней чётко можно рассмотреть пару тел, обтянутых в латексные костюмы. Девушка сегодня встречалась со своими новыми напарниками. О плане, который она готовит, не должен знать никто. Это должно стать неожиданностью.

Потому что-то, что произойдёт через несколько дней — это либо грандиозный провал, либо бесспорная победа.

Свет потух. Скрипнула кровать. Героиня утопила разрумяневшиеся лицо в подушке и позволила себе похвалить себя.

За Хлою. За то, что воздрержалась разболтать её секрет. Если подумать, то Буржуа способна на высокие чувства.

Вспомнить Адриана: она любила его искренне, и любовь её не была эгоистичной, не требовала от себя ничего взамен. Напротив, когда Адриан склонился на сторону зла — она склонилась вместе с ним тоже, готовая пожертвовать репутацией и спокойствием.

Она могла осудить. Не принять. Оскорбить. Она не отвернулась от него, и это самое главное. Просто она не в силах его спасти. Она не знала, как это сделать, что для этого требуется.

И если волею рока у неё с Куфенном все получится, то Маринетт будет чрезвычайно счастлива.

Адриан... Есть ли на свете человек, способный образумить его? Что-то в груди девушки болезненно затрепетало, точно крылья у мотылька, умирающего и пойманного в сачок.

Вряд ли. Жизнь Хлое ещё можно наполнить смыслом и нежностью, с ней не все потеряно. А с Адрианом безусловно.

***



Понедельник, раннее утро



Ближайшие дни новостей от Бражника и от Лилы не было. Хвала создателю, Маринетт готовилась к худшему. Но расслабляться не стоит. Возможно, это лишь затишье перед бурей.

К сожалению, Натаниэль заболел — это он как раз стал причиной столь неожиданного подъёма. Он написал в четыре утра, что лихорадит его чертовски, и сегодня он не придет. Больше Маринетт заснуть не могла. Часок провалялась в кровати, но безуспешно: сон не шел.

Настала теплая неделя; солнце припекало макушку горожанам даже в тени раскидистого дерева, и никакая шляпка, панами или бандана не спасала от жара майского светила.

Маринетт честно не знала, что внутри нее надломилось, но когда в парке она проходила мимо дуба, и услышала жалобное мяуканье сверху, и посмотрела на дрожащего от страха котенка — она замерла от странного понимания того, что не может пройти мимо и оставить все так, как есть.

Она с опаской и надеждой, тлеющей в глазах, как у умирающего мотылька, оглянулась по сторонам и выдохнула. Почти с облегчением. Чего ещё ожидать? Прекрасный день, народу много. Несмотря на то, что сейчас раннее утро — улицы стремительно наполняются туристами и прохожими.

Перевоплотиться в Багибу и остаться незамеченной она не сможет, но разве это не чудесно? В тайне она даже обрадовалась этому, ведь она может кого-то спасти без помощи волшебного талисмана! Даже если это всего лишь котенок. Она, Маринетт Дюпен-Чен, тоже на что-то годится!

Подойдя к дереву, она предварительно пощупала ствол руками, чтобы проверить, есть ли выступы, за которые можно ухватиться, чтобы благополучно добраться до верхушки. Убедившись, что поверхность не идеально гладкая, Маринетт с лёгкостью залезла на дерево. Но настоящие сложности начались тогда, когда она протянула руку к котенку.

— Тш-ш, я не обижу тебя.

На ее утешительные слова черный худощавый кот лишь, как подумалось девушке, презрительно шикнул. Не из страха или опаски. Именно какая-то надменность присутствовала в этом шипении и взгляде — и вертикальные зрачки его, кажется, сузились ещё более.

Ветка, на которой расположился котенок, была слишком тонкой, чтобы на нее мог забраться даже маленький ребенок без риска, что она не надломится, поэтому все, что могла Маринетт — это тянуть руки.

Это начинало раздражать.

Этот неблагодарный кот, его поведение, нежелание принимать ее помощь и вообще!.. Мари чувствовала себя первоклассной дурой, потому что она злилась на безобидное животное. И все равно неумолимо пыталась помочь ему.

Не потому ли, что он напоминал ей...

А, впрочем, неважно. Наконец, она нашла способ расположить к себе вредный пушистый комочек шерсти.

— Кис-кис.

Ее голос был сладким, как карамель. Она состроила самую милую гримасу, на которую только было способно ее лицо — и приложила все свои актерские способности.

Бинго! Это сработало. Котенок сщурился и принюхался: сначала недоверчиво, но затем мышцы на его мордочке будто бы расслабились — насколько это было можно судить по телу, покрытому шерстью — взгляд оттаял, и... в этот момент издали раздался лай собаки, и котенок бросился на Маринетт!

Дьявол! Конечно, все не могло пройти как у обычного человека, решившего спустить маленького котенка с высокого дерева, это же Маринетт Дюпен-Чен! Неудачи — ее горячо любимая сестра! Неуклюжесть — ее третья личность, после ЛедиБаг!

Котенок бросился на нее и застиг врасплох: не ожидая такого поворота событий, она растерялась и не смогла удержать равновесие. Обхватив руками котенка, успевшего выпустить когти и зацепиться ими за ткань платья, Мари прижала его к себе, смея лишь мысленно начертить священный круг и поклоняться богам, чтобы удар не был очень сильным, и все обошлось шишками и ранами.

Секунда. Другая. Ничего не произошло. Читы главной героини сработали?!

Зрение помутнилось, и картинка в некоторых местах расплывчатая, но это все тот же парк.

От пережитого шока сердце набатом стучало за пазухой, дыхание было частым, тревожным и необходимым, взгляд сфокусирован на одной точке.

— Вы в порядке?

Вопрос явно был адресован ей. Она не спешила ответить. Ситуация прояснилась: она должна была упасть с дерева — и с такой высоты вероятность того, что при неудачном падении она могла бы заработать себе сотрясение мозга или растянуть что-нибудь, была довольна большая — но ее поймали, спася от удара.

Просто... в неудачи, даже самые чудные, поверить гораздо проще, чем в небольшие удачи. Люди привыкли недооценивать свою значимость в мире. Маринетт моргнула несколько раз, прежде чем вновь восстановить ровное дыхание, ощутить силу крепких мужских рук, придерживающих ее за лопатки и голени, и осмелиться взглянуть на спасителя...

... и только ахнуть. Игла вонзилась в сердце и, почувствовав тревогу девушки, котенок выпустил когти глубже, они прошли сквозь тонкую ткань платья и пробрались к груди девушки, неприятно кольнув нежную кожу.

Она сморщилась от боли и охрипшим голосом проскрежетала:

— Вы?

— Простите? — Мужчина вежливо улыбнулся, но его недоумение было очевидным.

— Феликс Агрест?

Маринетт отцепила от себя котенка, приподняла над собой и посмотрела в его напуганные глаза, лишь бы избежать неожиданно помрачневшего взгляда спасителя. Она дернулась в руках Феликса, и он, поняв негласный намек, осторожно опустил ее на землю.

Маринетт не спешила выпускать котенка из рук так же, как легко опустил ее блондин, потому что когда она держала нечто теплое в руках, она чувствовала себя защищённой.

А от Феликса Агреста угрозой веяло за километр.

— Вынужден признать, так меня ещё никто не благодарил за спасение.

— Ах, да... — Дюпен-Чен сдвинула брови к переносице и только сейчас в полной мере осознала, в какой ситуации она находится. В самом деле. Кем бы ни был человек перед ней, ей следует быть благодарной, ведь он спас ее от возможных неприятных последствий. Хотя обстоятельства, при которых они встретились, странные. Очень странные. — Большое спасибо. Я вам признательна.

Игнорируя ее последние фразы, он продолжил все тем же насмешливо-ироничным тоном, которым начал прошлую реплику:

— Вы знаете, как я выгляжу. Я удивлен.

Маринетт сдержала желание закатить глаза. Он издевается. Или прикидывается невинной овечкой, которой неизвестно о своем положении в обществе. Или и то, и другое.

— Сейчас проблемно отыскать людей, которые вас не знают. Вы на слуху (к чему лукавить?) у всего мира.

— Верно. — А он и не стал отрицать, как сначала посчитала Маринетт. Что же, скромности внебрачному сыну Габриэля Агреста не занимать. Очевидно, это у них семейное. — Но сейчас страсти вокруг моей фамилии все же поутихли.

Хах? Это так? Ложь. Отец и сын оказались злодеями. Обнаруживается, что у обширно известного дизайнера есть ребенок от другой женщины. Не-ет. Что-что, а эта история одна из тех, которые не забываются спустя каких-то полгода.

— Раз уж наш разговор изначально пошел не в том направлении, то я возьму на себя дерзость спросить: что вы делаете здесь, в Париже?

Ее вопрос не переходил рамки дозволенного, но подтекст можно было трактовать примерно таким образом:

«Разве не видишь ты, что твое присутствие неуместно? Ты не должен здесь находиться».

Хитринка в глазах Феликса засияла, как маленькая путеводная звёзда на темном, устланом тучами небосводе, и он, наклонив голову так, что светлые, почти что белоснежные локоны выбились из зачесанной назад прически, с неприкрытым интересом глянул на Маринетт. Героиня стойко выдержала его сканирующий взор.

Он имел право так реагировать, ее вопрос был не из скромных. О! Действительно, что она делает? Почему она лезет не в свое дело? Что двигало ей в тот момент, когда эти опасные слова сорвались с ее языка?

— Хорошо. Вы не похожи на глупую девушку, Маринетт, поэтому я поделюсь с вами своими планами. Пройдемся?

В галантном приглашающем жесте он указал на дорожку. Наверное, у Маринетт и не было выбора вовсе. Она сама начала эти расспросы, значит придется доводить игру до конца. Хотя перспектива остаться наедине с этим человеком пугала — делать нечего. Она кивнула и молча последовала за ним в глубь парка. Шли в тишине; но тишина эта была не неловкая, а скорее, наоборот, приятная. Она не казалась затянувшейся или раздражающей, эта заминка будто бы была сама собой разумеющаяся.

Правду говорят: с некоторыми людьми хорошо даже молчать. Эта небольшая заминка позволила Маринетт по-новому оценить ситуацию и расслабиться. Она, не скрывая своего любопытства, прямо, без утайки, взглянула на Феликса Агреста. Он удивительным образом совмещал и отталкивал в себе черты своего отца. Его глаза, такие же синие и холодные, как у Габриэля, обрамлены светло-каштановыми ресницами вопреки цвету волос, нос — вытянутый, тонкий, аристократичный — был чуть длиннее и придавал ему забавную схожесть с лисом, но схожесть эта была мимолётная; высокие тонкие скулы и цвет кожи бледно-мраморный, почти что нездоровый.

В отличие от Агреста-младшего его тело не отличалось атлетичной формой, но, тем не менее, он был высок, строен и осанка его такая безупречная, что рядом с ним Мари невольно словила себя на мысли, что она идёт слишком горбясь.

Она тут же выпрямилась и услыхала вопрос Феликса, суть которого она не сразу уловила:

— Оставите себе?

— А? — Затем она склонила голову к котенку, которого до сих пор не выпускала из рук и усиленно гладила, а он и не сопротивлялся, и задумалась. — Даже не знаю. Может быть.

— Надеюсь, он не блохастый.

— Я тоже.

Это было вставлено как бы между прочим, но Маринетт заметила, что теперь общаться с ним было легче, чем сначала. Встретить Феликса Агреста — до чего уму непостижимо! — в парке, да ещё в такой ситуации, в которой он оказался ее героем. Все это выглядело ультра подозрительно, и Мари действительно не могла оставить этот факт без внимания.

Но за время прогулки она словно смирилась с этим и приняла как должное. Это один из тех моментов, когда человек просто покоряется воле судьбы, не задумываясь над тем, почему те или иные события происходят. Они просто случаются и все. Но инцидент с Лукой закрепил убеждения Дюпен-Чен в том, что ничто в этом мире не случайно. Каждый человек встречается на нашем жизненном пути, чтобы научить нас чему-то, предостеречь или испортить нас, сбить с верной дороги. За нами лишь выбор — впускать этого человека в свою жизнь или нет. Мы властны над своей судьбой больше, чем можем предположить.

Котенок замурлыкал, и его тело приятно задрожало, растопив сомнения в сердце Дюпен-Чен. И тогда увидела она совершенно ясно: спасение этого котенка и встреча с Феликсом Агрестом не случайны — у этих событий есть взаимосвязь.

Она будет заботиться об этом котенке. Тяжело объяснить, но в груди теплилось чувство, что так будет правильно.

Наконец, мужчина прочистил горло и завел речь:

— Ни для кого не секрет, что когда рушатся великие Империи, великие дома, великие семьи — на этом можно неплохо подзаработать, если у человека хватает ума воспользоваться всеобщим хаосом. Я был забытым сыном известного человека, и когда законного наследника его фирмы отослали куда подальше, у меня появилась восхитительная возможность доказать, на что я способен. Я уже закончил учебу и у меня есть соответствующее образование. Собственно, за этим я и прибыл в Париж. Чтобы отец официально назначил меня руководителем компании «AGREST». Я просто устал быть в тени и заявил о себе миру — и впервые это сработало.

Его слова казались безумными! Но в них был скрыт смысл ещё более огромный, чем можно было вообразить. Мари покосилась на Феликса теперь уже в немом смятении. Это фразы человека, которому жизнь сулит море власти и денег. Финансы — это энергия. Кто умеет управлять своей внутренней силой — умеет распоряжаться своим бюджетом и, соответственно, увеличивать его, когда потребуется.

У мужчины, преспокойно идущего по правую руку от нее, есть этот стержень. Но его потенциал и амбиции будто бы были скрыты от постороннего глаза. Он... станет замечательным бизнесменом. Отчего-то Дюпен-Чен ощутила гордость. Великие люди рядом с нами.

Отнюдь, последующий вопрос ее не соответствовал эмоциям и был брошен небрежно, точно мусор:

— Подзаработать на хаосе? Вы говорите так, что можно подумать, словно вы причастны к раскрытию тайны Бражника и Кота Нуара.

Ах! Кто тянул ее за язык?

— Если бы... Мне просто повезло, и я понял, как воспользоваться крахом моей семьи для собственной пользы. Думаю, я должен отдать должное ЛедиБаг. Она сыграла немаловажную роль в разоблачении моего отца и брата.

Девушка опомнилась слишком поздно, когда тема уже коснулась названных ею людей из супергеройской лиги.

— Она выполняла свой долг, — мрачно заключила Маринетт и отвернулась, как бы намеренно пресекая все попытки развивать эту тему в дальнейшем.

— Приговор. — Его мягкий, глубокий, таинственный голос таял, как мед. — Ее героизм — это ее приговор, не находите?

Маринетт чувствовала себя глупым чучелом с вытянутыми руками посреди пустого поля. Ей срочно нужно было перевести разговор на что-то менее криминальное!

— Вы сказали, что я не похожа на глупышку. И лишь поэтому вы рассказали мне о своих намерениях? Это не веская причина распространяться о своих планах.

— Вы правы. Дело не только в этом. В четырнадцать лет вы победили на конкурсе шляпок дерби у моего отца, к тому же, создали уникальные очки для самого Джагеда Стоуна и даже нарисовали обложку для его альбома — и это более, чем похвально. Я восхищен вашим талантом и нахожу огромной удачей встретиться с вами сегодня лично в неформальной обстановке. Я солгу, если скажу, что наша встреча не была запланирована; я действительно подключил свои связи, чтобы встретиться с вами. Насколько мне известно, вы оканчиваете учебу в этом году. Практика в «AGREST» для начинающего дизайнера в будущем откроет перед вами множество привелегий. Вот моя визитка.

Мужчина протянул ей руку с визиткой, и она взяла ее машинально, даже не рассматривая. Она лишь неотрывно смотрела на его лицо, с которого не сходила лучезарная улыбка. Понимая, что молчание затянулось дольше положенного, Мари поспешила выдавить из себя:

— Я... подумаю.

Кислород в ее мозгу будто бы сперло. Впервые за долгое время кто-то сумел ее настолько шокировать. Своей прямолинейностью. Неприкрытой наглостью. Четкими целями в жизни.

— Конечно. Я не прошу дать точный ответ сейчас. Но, пожалуйста, не забывайте, сколько вы упустите в случае отказа. На вашем месте мечтают оказаться многие.

— Разумеется. Приму к сведению.

— Да. Не забывайте о котенке, вы ему, кажется, очень понравились.

Он помахал ей рукой на прощанье, словно они были давними товарищами, и Маринетт молча смотрела ему вслед до тех пор, пока его статная фигура не скрылась за горизонтом.

Она специально погладила котенка против шерсти: он нисколько не воспротивился. Что ж, они действительно уживутся вместе.

— И звать я тебя буду, малыш... — Маринетт погладила его по вытянутой шейке и, заглянув в густую зелень его глаз, промурлыкала давно не произнесенное имя: — Плагг.

***



День не задался с самого утра: проснувшись, Натаниэль обнаружил, что его голова трещит по швам, как будто после похмелья, а температура тела превышает норму. В горле сухость — вероятность того, что внутри него образовалась персональная Сахара, зашкаливает-таки.

В коллеж, естественно, не пошел. Мало того, добрых полчаса отчитывался перед матерью (которая постоянно в командировках и разъездах, но сегодня отчего-то решила позвонить) о своем состоянии. Убеждал, что принимает лекарства и отдыхает.

Ну, подумаешь, смотрит телевизор и иногда прорешивает тесты. Скоро ведь экзамены! Ему нельзя болеть сейчас!

Как оказалось, тот факт, что телек включен — сыграл важную роль в дальнейшем развитии событий. На всех каналах всплыло срочное объявление: с высоты вертолета показали ЛедиБаг, стоящую на Эйфелевой Башне и привлекающую внимание громкими, зазывными кличами:

— Приспешник Бражника! Я прямо здесь, перед тобой! Я не знаю, как ты смог раздобыть камень чудес хищной моли, изъятый у прошлого владельца, но абсолютно уверена в своих эмоциях — и сейчас я зла, дьявольски зла! Верни то, что тебе не принадлежит по-хорошему, или готовься к последствиям своих преступлений, которые тебе ох как не понравятся.

Увидев напарницу и по совместительству возлюбленную, Натаниэль врубил громкость, чудом не вдавив кнопку на пульте внутрь, и резко вскочил с кровати, пребывая в гребаном недоумении. Что она творит?! Неужели совсем с ума сошла?! Почему не предупредила его об этой запланированной выходке? О, а в том, что это мероприятие запланировано, Куртцберг не сомневался ни секунды! У Леди Удачи никогда не бывает ничего просто так!

Она... настолько не доверяет Огненному Лису, ни во что не ставит его в качестве напарника и свято убеждена в том, что он не справится с поставленной задачей, что не сочла нужным хотя бы... предупредить? Предупредить, в какую авантюру она ввязывается — это то, чего он не достоин знать? Хах! Видимо, по ее меркам он действительно настолько жалок, что не имеет права быть осведомленным об этом!

Квами, наблюдавший за сей картиной и наивно рассчитывающий, что подопечный сам возьмёт свои эмоции под контроль, вмешался, но было поздно:

— Натаниэль, дыши спокойно, все проблемы решаемы...

— Трикс, перевоплощение!

Безусловно, он не может действовать необдуманно. Черный Кот позволил эгоистичным и грязным желаниям доминировать над ясным умом — и это привело к разрушению его личности и социальному потрясению в обществе.

Натаниэль не хотел повторять ошибок своего предшественника. Потому первым делом он убедил себя в том, что Маринетт знает, что она делает, и если он явится сейчас, то это может свести все ее хитромудрые планы на нет. Верно. Он должен довериться ей, даже если это очень непросто.

Для начала он просто позвонит ей. Как вдруг! Когда он уже порвался набрать номерок напарницы по волшебному щиту, меняющему свои размеры и входящему в комплект чудесного костюма, Надья Шамак торжественным тоном заверещала:

— Ах, но что же это? Вы только посмотрите!.. Кто это стоит с ЛедиБаг? Кажется, у Парижа новые защитники в латексных костюмах. Постойте... но мы не видим Огненного Лиса...

Щеки Ната побагровели до оттенка почти такого же насыщенного, как цвет его волос: Багибу даже о новых супергероях не предупредила.

Он яростно, с полыхающими обидой очами набрал ее номер. Она ответила сразу, словно только его звонка и ждала (в чем он очень сомневался), и он осадил ее вот так, с порога, вывалив на нее весь свой негатив в одном вопросе:

— ЛедиБаг, чего ты хочешь?!

Это был крик. Крик, напоенный искренним, незамутненным гневом, недоумением и болью. Последнее было хуже всего.

— Вывести Бражника на чистую воду, — она отвечала на удивление сдержанно, невозмутимо, что выводило из себя ещё больше.

Плохое самочувствие дало знать о себе пульсацией в висках, поэтому Натаниэль был вынужден понизить тембр и заговорить более-менее спокойно:

— Ты не говорила мне о наших новых напарниках. Почему?

— Прости. Просто я...

— Не оправдывайся.

Он отрезал ее, пресеча все попытки оправдаться, и на несколько секунд воцарилась напряжённая тишина. Лис уже открыл рот, чтобы задать встречный вопрос, но Маринетт ответила с завидным энтузиазмом:

— Ты прав, это не к месту. Что сделано, то сделано. Но ты не переживай. У меня есть план.

— Какой?

— Узнаешь позже.

Натаниэль почему-то не сомневался, что она хитро подмигнула, если бы они стояли друг напротив друга. Любопытство вытеснило злость и раздражение, и он заговорил уже более обыденным, даже шутливым тоном:

— Ну да, ну да. Почему в этом плане не задействован я? Пошел я на хер, м?

— Ты нездоров. — Это можно было бы счесть за оскорбление, если бы в голосе Багибу не угадывалась... улыбка и забота. — Отлеживайся дома, Натаниэль.

Вот как! Она говорила в прямом смысле.

— Откуда ты..? — парень выдохнул эти слова в щит, сложенный до размера такого же, как йо-йо ЛедиБаг. Его ладонь задрожала. Он чудом не выронил компактное многофункциональное оружие.

— Я хотела, чтобы Лис присоединился. Он был нужен мне. Я ему доверяю. Но, как оказалось, при критических ситуациях даже моя квами становится разговорчивой... Пожалуйста, ни о чем не беспокойся. Мы поговорим потом. Что важнее всего на данный момент — это твое здоровье. Кажется, один умный человек сказал мне беречь себя? Так вот, пришло время вернуть ему эти слова. До скорого.

Она сбросила. Натаниэль уселся на край кровати, пораженный. «Она знает», — эта мысль лихорадочно крутилась в мозгу, не давая ни покоя, ни возможности подумать о чем-то ещё. Это не сон, не выдумка, милостиво подкинутая буйным воображением. Это происходит по-настоящему! Ей теперь известно!..

Ах, а те неловкие моменты, что разрядом молнии между ними пробегали... Что будет теперь? И будет ли что-то возможно?

— Трикс, обратное перевоплощение.

Трансформация спала, и в этот раз по какой-то причине оранжевый свет был тусклым, точно угасающее пламя. Повеяло меланхолией.

— Натаниэль... — заговорил квами, замявшись, теребя свои забавные лапки и желая хоть как-то облегчить ношу хозяина.

— Пожалуйста, ничего не говори.

Несколько мгновений рыжик не мигая пялился в стену, а затем, подобрав под себя ноги, сел по-турецки, сложив ладони на коленях, и вспомнил стихотворение Лермонтова.

Как там было?

«Любить... но кого же?.. на время —
не стоит труда,
А вечно любить невозможно».



Эти строки идеально отражали его душевное состояние. Натаниэль в полной мере ощущал себя этим самым лирическим героем, глубоко убежденным в трагизме своего существования и невозможности достигнуть гармонии с миром.

Жизнь бросает испытания — одно за другим, и этот вечный круговорот, должно быть, никогда не закончится, ибо сама жизнь — это страдание. Быть мудрым — это значит не бежать от страданий, а принимать их неизбежность и встречать со смелой улыбкой на лице.

Негативный опыт — это хорошо, потому что только из негативного опыта извлекаются истины. Позитивный опыт лишь сносит крышу и закрепляет в сознании ложное убеждение в нашей особенности, нашей исключительности.

Натаниэль ненавидел негативный опыт, как и многие; а сейчас этот негатив сочился отовсюду. Он чувствовал себя преданным. Честно говоря, хотелось жалости. Уткнуться кому-нибудь в плечо и укрыться от всего мира.

Но он не может. Просто не имеет право на такую роскошь — быть слабаком. Ведь он супергерой, в конце концов. Ведь он когда-то так благодарил небеса за то, что имеет возможность стоять рядом с таким человеком, как Маринетт, а она, несомненно, самая отважная и чистая девушка, которую он встречал.

Быть рядом с ней... это уже само по себе что-то нереальное. Ведь он не преувеличивал, когда сравнивал ее с богиней, сошедшей с книжных страниц. С тех пор, как они стали встречаться, эта мысль лишь окрепла, потому что Маринетт, сколько бы она ни ошибалась, всегда-всегда оставалось верной себе и своим убеждениям. И это потрясающе. И это ослепляло — ее блеск действительно слепил.

Но сейчас... Как и Лермонтов когда-то, он упорно давил в себе здравый смысл, и все его существо требовало, ныло и изнывало от необходимости поддержки. Отличие лишь в том, что у Михаила Юрьевича не было человека, с которым он мог бы быть искренним, а у Ната был. Только он посмел забыть об этом.

Жалость к себе, она такая!.. захламляет человеческий мозг, и излечиться после очень непросто. Натаниэль дал слабину — дал себе право глубоко задуматься о своем несчастье.

И это была судьбоносная оплошность.

— Ты самая изумительная из всех, кого я знаю. Но ничто не вечно. И, кажется, этому суждено случиться сегодня...

***



Маринетт сбросила звонок с тяжёлым сердцем. По голосу слышала, что Огненный был жутко зол. В конце концов, у него были на это все основания, но она надеялась, что он поймет ее. Поймет, что ей тоже нелегко даётся проходить через все это дерьмо, которое они вынуждены разгребать из-за того, что кто-то хочет побаловаться магией.

— Зря ты так печешься о здоровье Лисенка, — в тонком голоске Квин Би прорезалась откровенная издёвка. — Признай, нас всего трое, он бы нам пригодился.

«Это ее-то мастер выбрал на роль пчелы? — критично оглядев расслабленную девушку с головы до пят, Багибу в бессильном бешенстве поджала губы. — Плохой выбор!»

Карапас в некотором отдалении от напарниц сновал туда-сюда. Непонятно — предвкушение от битвы с настоящим злодеем то было, или нечто иное, вроде страха или беспокойства, но он в любом случае не жаловался и не отпускал едкие комментарии. И Мари этого было достаточно, чтобы не тревожиться о его настроении.

Собрав всю свою волю в кулак и, приподняв заранее приготовленный громкоговоритель на уровне рта, махнула рукой и с некоторым раздражением объявила, обращаясь к назойливым журналистам на вертолете:

— Уходите немедленно, прошу вас. Если Бражник услышал меня, значит он уже должен быть здесь. Продолжать съёмку и дальше может быть опасно.

Благодаря навязанным в кинематографе стереотипам о том, что все журналисты — неадекватные добытчики информации, готовые пожертвовать жизнью ради сенсации и высоких рейтингов, девушка сильно удивилась, когда репортёр понимающе кивнул и поспешил отдать приказ о том, что команде пора сворачивать съёмку...

Но не тут-то было. То, что произошло дальше, напомнило ЛедиБаг, какие люди — хрупкие существа, и что их жизни оборвать так же просто, как и нить паутины.

Ба-бах!

Взрыв прозвенел в самых ушах. Воздух вокруг сгустился. Будь взрывная волна чуть сильнее, то, несомненно, она бы отбросила тела супергероев назад мощным ударом вздымающегося хлыста.

Квин Би и Карапас застыли в немом ужасе.

Они слишком неопытны. На них нельзя рассчитывать и полагаться. О боже мой, зря. Ой как зря ЛедиБаг втянула их в это. Однако поздно отступать. Сегодня им придётся выложиться на полную.

Если бы Маринетт занимала пост героини Парижа чуть меньше, то её инстинкты и рефлексы не были бы выработаны до максимума и она бы не смогла совершить тот подвиг, что сделала ценой огромных, ещё более болезненных и уродливых ран.

Она среагировала молниеносно. Заколебалась бы хоть на секунду — винила бы себя до конца дней. Маринетт, как истинная героиня, сразу же подумала о людях, стоящих сейчас рядом с башней — это туристы, прохожие или мамы, гуляющие с детьми — их жизни могут оборваться в любую секунду, им не пережить столкновения с тоннами дымящихся обломков, обрушившихся на их головы как кара небес.

Девушка вздохнула и с нечеловеческой скоростью умело скучковала все горящие обломки тяжёлого, полыхающего металла и затянула их леской йо-йо.

Ветер нещадно лупил по самому лицу, но она не обращала внимания. Она смогла остановить обломки за секунду до трагедии. До земли, до людей оставалось буквально три метра.

Они уже заметили героиню, но не спешили разбегаться во все стороны, а застыли, парализованные шоком.

Тогда Маринетт, превозмогая боль, до хрипа почти, вложила всю душу в пронзительный крик:

— Бегите!

И люди побежали. Они кричали, рыдали, один парень споткнулся и упал уже будучи на безопасном расстоянии. Дети обливались слезами, и только когда последняя мамочка выбежала из-под опасной зоны — Маринетт смогла выдохнуть с облегчением

Кажется, она надорвала живот. О, черт. Как она ослабла. Каждая мышца в её теле напоминала натянутую струну и пульсировала — и то было безумная, страшная пульсация, словно её тело соткано из миллионов атомов — и она ощущала, как разрушается, горит и рвётся по частям абсолютно любая её мышца.

Маринетт оттянула леску волшебного йо-йо — и обломки рухнули с шумом, раздрабливая асфальт под собой, но это одна из немногих бед.

Девушка отдышалась. До неё дошло, что к чему и зачем это кровавое представление.

Едва ли бомба была заложена в вертолёте. Кто-то бросил гранату сверху. Сверху — это значит над головами ребят. Дьявол... Она представила себя на месте злодейки с супер силой. Сглотнула вязкую слюну, облокотилась о перила, потому что ноги подкосились, но представила. Борись она с командой героев, то сначала расправилась бы с самыми слабыми. Устранила бы уязвимое звено. Отыскала бы брешь в доспехах и нанесла бы туда сокрушительный удар.

Самого сильного врага она бы оставила на сладкое. На потом. На десерт.

Он здесь. Она звала его — и он откликнулся на призыв. Маринетт вскинула голову. То, что произойдёт сегодня — решит исход её дальнейшей судьбы. Она победит его или... Невидимая рука сцепилась на шее, сжала горло. Изо рта вырвался будто бы предсмертный кашель.

— Если я сегодня не умру, то я даже смогу простить тебя, Адриан.

Маринетт не знала, почему она в такую минуту вспомнила Адриана. Утерла ладонью ненужные слезы — и ведь не раз обещала себе не плакать, но столько же раз, сколько и обещала, срывалась — и ринулась вверх.

Примечания:

* - почтительное обращение к старшим в Китае.
** - в переводе с немецкого - человек.
Я чрезвычайно счастлива, что смогла выпустить главу до НГ! Всем вкусностей и чудесного настроения)