Это твоё солнце

28 глава

Я смотрю на её лицо и плачу. Я больше никогда её не увижу. Никогда. Боль, которую невозможно описать, душит меня, поднимаясь из груди, охватывая лёгкие и вставая комом в горле, вырывается наружу слезами. Когда меня отводят в сторону, я всё ещё шепчу: «Я люблю тебя, я очень люблю тебя».

Я слышу стук заколачиваемой крышки гроба. Я повисла у кого-то на шее и рыдаю. И слышу стук. И буду слышать его всегда.

Когда всё заканчивается, мама Кирилла тащит меня к ним домой, говоря, что я не могу сейчас пойти к себе. Вокруг всё крутится. Всё живое.

Меня насильно кормят. Переодевают. Укладывают в постель. Говорят, что им очень жаль, но я со всем справлюсь.

Я смотрю в окно напротив кровати.

Есть только две мысли, которые душат меня. Знала ли мама, что я за всё её простила и всегда любила и буду любить? Если бы я больше уделяла ей внимания, была бы она жива сейчас?

Я не простилась с ней. Единственное, что я знаю, что я не смогу простить себе, что не сказала ей тогда, уезжая, что люблю её больше всего на свете. Теперь, когда её нет, мне так сильно её не хватает.

Когда человек жив, ты думаешь, что он будет всегда рядом. Смерть – это с другими.

Я устала плакать. Устала не от слёз, а от этого щемящего чувства в груди, от рыданий, рождающихся где-то в горле, которые ты не можешь остановить.

Я в первый раз закрывала глаза без мыслей о завтрашнем дне, потому что я не знаю, как я должна его прожить, как я должна его пережить.

***

Я проснулась с дырой в груди. Опустошенная. Готовая заплакать в любую минуту.

Я не знаю, сколько продлиться эта боль, но я уже не могу её выносить.

Было шесть утра, на улице было холодно и пасмурно. Я тихо плелась к себе домой. Я проснулась рано, когда все ещё спали, и решила пойти домой, пока меня вновь не остановили. У меня сохранилось всего две или три маминых фотографии. Как-то, будучи пьяной, сломленная горем, она сожгла все наши совместные фотографии, где были мы втроём. Не знаю, что ей тогда руководило: желание начать всё с чистого листа, горе, алкоголь? Но только теперь из памяти постепенно стирался папин образ, и воспроизвести я его уже не могла. Я боялась, что то же будет и с мамой. Останутся отдельные воспоминания, но я не хотела забывать её лицо, её прекрасный образ, пусть даже не совсем живой – всего лишь фотокарточка, но я хотела сохранить в своей памяти.