Лиза и Ира «Великий Гэтсби»

Часть 7

Как-то субботним вечером, в тот самый момент, когда ажиотаж вокруг Андреяненко достиг наивысшего предела, праздничные огни в ее саду не зажглись, и на этом закончилась загадочная карьера «друга Марса, Вакха и Венеры» — закончилась столь же таинственно, как и началась. Вначале я обратил внимание на то, что многочисленные авто, с бодрым фырканьем кружащие по серпантину его подъездной дороги, через считанные секунды возвращаются назад, неуверенно тычась бамперами, словно побитые псы. «Да здоров ли он, в самом-то деле?» — подумал я, и отправился на ее виллу. Незнакомый прислужник с совершенно бандитской физиономией не пустил меня даже на порог.
— Любезный, уж не болена ли часом мисс Андреяненко?
— Нет, — нагло ответствовал мне этот тип, а потом подумал немного и сквозь зубы добавил: — Сэр.
— Я ее давно уже не видел, поэтому и встревожился. Передайте, что мистер Курмакаев заходил справиться о нем.
— Кто? Кто? — грубо переспросил он.
— Курмакаев!
— Курмакаев? Хорошо. Передам. И резко захлопнул дверь.
Моя финка рассказала, что неделю назад Андреяненко рассчитала всю челядь — от садовника до поваров, и взяла полдюжины «новых людей», которые в Вест-Эгг не ходят, а заказывают все по телефону — в десять раз меньше, чем прежде. Со слов мальчишки-посыльного из бакалеи, кухня теперь выглядит как «свиное гнездо»; и вообще, у поселян сложилось такое мнение, что «новые люди» не имеют ничего общего с настоящей прислугой.
На следующий день Андреяненко сама позвонила мне по телефону.
— Собираетесь переезжать? — спросил я.
— Пока нет, старина.
— Говорят, вы рассчитали прислугу.
— Просто мне понадобилась такая, которая умеет держать язык за зубами, — Ира теперь достаточно часто приезжает сюда во второй половине дня.
Так вот оно что: весь караван-сарай рассыпался, как карточный домик, по мановению ее руки.
— Все они люди Вольфсхайма, он как раз просил пристроить их к какому-нибудь делу, мало того, родственники — братья и сестры. Когда-то содержали маленький отель.
— А, теперь понятно.
Она звонила по просьбе Иры — не приеду ли я завтра в Нью-Йорк на ленч? Там будет и мисс Хан. Через полчаса перезвонила сама Ира, причем мне показалось, что она с облегчением перевела дух, услышав, что я непременно приеду. Что-то происходило. Впрочем, я отказывался верить, что она намеревается воспользоваться моим визитом, чтобы устроить сцену, тем более в духе той, что нарисовала мне Андреяненко во время ночного разговора в саду.
С раннего утра было жарко как в преисподней. Это был один из последних летних деньков, наверное, самый знойный за все лето. Когда мой вагон вынырнул из душного полумрака тоннеля на яркий солнечный свет, фабричные гудки «Нэшнл бискуит компани» как раз рассекали горящую тишину полдня. Раскаленные соломенные сиденья в вагоне только что не дымились, а моя соседка безуспешно обмахивалась газетой и деликатно сопревала в своей белой блузке до тех пор, пока вся газета не промокла. Тогда она бессильно опустила руки и в изнеможении откинулась на спинку сиденья и окунулась в липкую и густую, как кисель духоту вагона. При этом ее ридикюль плюхнулся на пол.
— О, Господи! — вскричала сопревшая леди. Каждое движение давалось с, невероятным трудом, но я наклонился, подобрал ридикюль и передал ей, стараясь держать его за краешек и как можно дальше от себя, чтобы, не дай бог, никто не заподозрил меня в том, что я имею на него какие-нибудь виды, однако абсолютно все пассажиры, включая потную владелицу ридикюля, заподозрили меня именно в этом.
— Ну и жарища! — всякий раз повторял проводник, увидев знакомое лицо в вагоне. — Погодка еще та!.. Пекло!.. Преисподняя!.. Жарко!.. Как вы переносите такую жару?.. А вы?..
Под мокрыми от пота пальцами проводника на моем сезонном проездном билете расплылось темное пятно.
Боже мой; совершенно не к месту подумал я, стоит ли разбирать в таком чудовищном пекле, чьи пышущие зноем губы ты целуешь? чья потная головка промочила твою пижаму над сердцем, с левой стороны груди?..
...По холлу резиденции Миллера гулял легкий ветерок, а мы с Андреяненко стояли у парадной двери и слышали, как где-то внутри разрывается телефон.
— ...Разве что только труп, леди, — прорычал в трубку лакей. — Мне очень жаль, леди, но это решительно невозможно. В такую жару никто из нас не рискует попадаться ему на глаза — до него опасно дотрагиваться...
Само собой разумеется, что говорил он совершенно другое:
— Да... Конечно... Сию минуту позову...
Он повесил трубку и направился к нам с лоснящимся от пота лицом, чтобы с вежливым поклоном принять наши шляпы.
— Мадам ожидает вас в салоне, — пробасил он, безо всякой на то нужды показывая нам дорогу, словно позабыв о том, что в такую жару всякое лишнее движение есть форменный афронт здоровому укладу жизни!
В комнате, надежно затененной маркизами, было уютно и прохладно. Словно два серебряных изваяния Ира и Полина возлежали на громадного размера софе под нежно поющими вентиляторами, придерживая пальчиками подолы белоснежных платьев, чтобы их не поднимал проказник-ветерок.
— Мы не в силах и рукой шевельнуть, — застонали они в один голос.
Напудренная загорелая ручка Полины на одну секунду задержалась в моей ладони.
— А где же наш прославленный игрок в поло, то есть мистер Коди Миллер? — поинтересовался я.
В ту же секунду в холле раздались хриплые и приглушенные звуки — «прославленный спортсмен» беседовал с кем-то по телефону.
Андреяненко стояла на малиновом ковре посреди комнаты и внимательно разглядывал интерьер. Ира посмотрела на неё и рассмеялась своим медовым обворожительным смехом. Крохотное облачко пудры взметнулось с ее вздымающейся груди.
— Есть предположение, — шепнула Полина, — что это звонит та самая особа.
Мы молчали. Голос зазвучал громче и раздраженнее.
— Ну, хорошо. Тогда я вообще не стану продавать вам эту машину... Я вам совершенно ничем не обязан... И вообще, что это за моду вы взяли — звонить людям во время ленча... Впредь попрошу вас...
— Ага, — саркастически заметила Ира, — а микрофон-то прикрыл рукой.
— Ну, Ира, — попенял я ей, — ты не права. Это на самом деле добросовестная сделка. Bona fide! Я случайно о ней знаю.
Коди распахнул двери, на мгновение загородив дверной проем своей атлетической фигурой, и стремительно шагнул в комнату.
— Мисс Андреяненко! — Коди протянул ей широкую лопатообразную ладонь с тщательно скрываемой неприязнью. — Искренне рад... сэр... Саша!...
— Принеси чего-нибудь холодненького! — закричала Ира.
Стоило ему выйти из комнаты, как она подскочила с софы, подбежала к Андреяненко, с силой наклонила ее голову и поцеловала в губы.
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, — промурлыкала она.
— По-моему, ты забыла, что здесь находится леди! — сказала Полина.
Ира растерянно посмотрела вокруг.
— Так ты тоже целуйся — с Сашей!
— Как тебе не стыдно, бесстыжая ты девчонка!
— А мне все равно! — закричала Ира и зацокала деревянными каблучками, стоя на кирпичном приступке перед камином. Затем она вспомнила о жаре и с видом нашкодившей школьницы уселась на софу в тот самый момент, когда няня — опрятная, скромно одетая женщина средних лет — вошла в комнату, ведя маленькую девочку за руку.
— Ах, ты золотко мое! — запела Ира, раскрывая объятия. — Пупсик ты мой, беги скорее к мамочке, которая так тебя любит!
Девочка вмиг почувствовала, что няня ослабила хватку, бросилась сломя голову через всю комнату к мамочке и застенчиво уткнулась в складки ее белого платья.
— Ах, ты маленькая моя! Смотри, чтобы мамочка не испачкала пудрой твои золотые волосики! Ну-ка, ну-ка, подними головку и скажи дядям и тете: «Как поживаете...»
Андреяненко и я склонились и ласково пожали неохотно протянутую ладошку. Она с искренним удивлением разглядывала девочку. Думаю, до сих пор она просто не верила в ее существование.
— Няня переодела меня к ленчу, — сказала крошка, сразу же отвернувшись от нас к Ире.
— Это потому, что мамочка хотела показать, какая у нее красивая дочка. — Она поцеловала смешную складочку на пухленькой белой шейке. — Ах, ты моя красавица! Настоящая маленькая красавица!
— Да, — тихо согласилась малышка. — А почему у тети Полины тоже белое платье?
— Тебе понравились мамины друзья? — Ира развернула девочку лицом к Андреяненко. — Правда, красивые?
— Где папа?
— Совершенно не похожа на отца, — пояснила Ира. — Мамина дочка! Мои волосы, мое лицо.
Ира уселась на софу. Няня сделала шаг вперед и протянула девочке руку:
— Пэмми, нам пора.
— До свиданья, моя сладенькая.
Со слезами на глазах девочка оглянулась, ухватилась за руку няни и была выведена за дверь в тот самый момент, когда на пороге комнаты появился Коди с четырьмя порциями джина со льдом на сервировочном столике.
Андреяненко взяла запотевший бокал.
— Выглядит очень даже освежающе, — принужденно произнесла она.
Все начали пить разбавленный джин длинными жадными глотками.
— Где-то я прочитал, — вежливым академическим тоном начал Коди, — что Солнце как бы нагревается с каждым годом, и уже очень скоро Земля упадет прямо на Солнце. Вернее, погодите минутку, — наоборот, это Солнце становится холоднее с каждым годом, а потом куда-то упадет. Не хотите ли пройтись, — предложил он Андреяненко. — Хочу показать вам дом и все остальное.
Я вышел с ними на веранду. На изумрудном зеркале оцепеневшего от жары пролива сверкал одинокой искоркой бродяга-парус, неуклонно державший курс на восток — в открытое море. Андреяненко проводила его коротким цепким взглядом и протянула руку в сторону бухты:
— Я живу как раз напротив вас.
— В самом деле.
Мы стояли и смотрели вдаль: прямо у наших ног простирались заросли розовых кустов, воздух дрожал над раскаленным газоном и поросшим сорняками берегом. Белокрылый парусник, казалось, пытался взлететь и раствориться в прохладных небесах за ослепительно голубой линией горизонта. Где-то далеко, вдали от живописных фестонов иссушенного зноем побережья лежал Седой Океан, любовно пестовавший свои благословенные оазисы-острова.
— Вот это я понимаю, — Коди кивнул головой в сторону парусника. — Я бы не отказался провести часок на палубе.
Ленч сервировали в прохладной, хорошо затененной и надежно защищенной от солнца полотняными маркизами столовой, мы сидели за столом и запивали нервное напускное веселье холодным элем.
— Господи, — взмолилась Ира, — да куда же себя деть сегодня-то! И завтра и в ближайшие три десятка лет!..
— Не нуди! — строго сказала Полина. — Жизнь начнется осенью, так что терпи до первых дождей!
— Но что же делать в эту жару!.. — чуть ли не со слезами на глазах не унималась Ира. — И все расплывается в этом липком мареве. Давайте поедем в город!
По крайней мере, она боролась с жарой, сопротивлялась ей, как могла, отказывалась мириться с собственным бессилием.
— Мне доводилось слышать, что из конюшни можно сделать гараж, — доверительно рассказывал Коди, повернувшись к Андреяненко. — Но я первый в этих краях, кто переоборудовал гараж в конюшню.
— Кто хочет ехать в город? — настойчиво спрашивала Ира. Андреяненко внимательно посмотрела на нее. — Ах! — вскричала Ира. — Вы выглядите так... так свежо...
Их взгляды пересеклись, и они замерли, не спуская друг с друга глаз. Словно остались одни во всем мире. Потом Ира с видимым усилием отвела свой взгляд.
— Вы всегда выглядите так свежо! — повторила она. Это было признание в любви, но самое главное, что это поняли все — и Коди Миллер в том числе. У него отвисла челюсть, и на какой-то миг он совершенно растерялся, переводя недоуменный взгляд с Иры на Андреяненко и опять на Иру, словно только что узнал в ней старую, но давно позабытую знакомую.
— Вы напоминаете мне джентльмена с рекламного плаката, — невинно продолжала она. — Знаете, везде висят такие рекламные плакаты...
— Хорошо, — энергично вмешался Коди, — в город, значит, в город. Я готов. Тогда собирайтесь и поехали.
Он резко встал. Его сверкающие от злости глаза по-прежнему перебегали с Андреяненко на жену. Никто не шелохнулся.
— Ну же! Так едем или нет? — Коди начинал терять самообладание. — В чем дело, черт возьми! Если мы едем, так поехали же, наконец.
Дрожащей рукой он вцепился в бокал и залпом выпил остатки эля. Наконец и Ира подала голос, что вывело всех из состояния некоторого оцепенения: мы зашевелились, начали подниматься из-за стола и в конце концов оказались на плавящейся от жары подъездной дорожке.
— А что, мы едем прямо сейчас? — поинтересовалась она. — Даже и по сигарете не выкурим? Что это за спешка такая, не могу понять.
— Мы уже курили — во время ленча, — напомнил Коди.
— Право слово, — взмолилась она, — не действуй всем на нервы. Мыслимое ли дело — суетиться в такую жару?
Коди молчал.
— Ну, тогда делай, как знаешь, — устало сказала она. — Полина, пошли.
Леди поднялись наверх — собираться. Мы же остались снаружи, переминаясь с ноги на ногу на раскаленной гальке. Серебряный завиток луны уже парил в белесом небе. Андреяненко раскрыла было рот, собираясь что-то произнести, но внезапно передумала; тем временем Коди уже резко развернулся и нетерпеливо смотрел ему в глаза.
— А где ваша конюшня? — с усилием произнесла Андреяненко .
— Четверть мили вниз по дороге.
— О-о-о.
В разговоре наступила пауза.
— Зачем это нужно — ехать в город? Не понимаю -резко сказал Коди. — Взбредет же в голову этим женщинам...
— Мы берем с собой что-нибудь выпить? — крикнула Ира из окна.
— Сейчас захвачу виски, — сказал Коди и пошел в дом.
Андреяненко повернулась ко мне, словно на шарнирах:
— Не получается у меня салонный треп в этом доме, старина.
— Она очень неосторожна, — начал я. — У нее такой голос... В нем, э-э-э...
— В нем звенит презренный металл, старина, — неожиданно закончила мою фразу Андреяненко.
В самом деле! Как же я не обращал внимания на это раньше! В нем действительно звенели деньги — вот что так восхищало меня в напевных переливах ее голоса, вот что звучало победным лейтмотивом... Неприступные замки... белокаменные палаты... младая королевна с золотым гребнем...
Появился Коди, на ходу заворачивая в полотенце кварту виски. Следом за ним — Ира и Полина в изящных шапочках из плотного шелка со сложным узором из золотых и серебряных нитей, а через руку — легкие накидки с капюшонами.
— Поехали в моей машине, — предложила Андреяненко, пробуя на ощупь раскаленную обивку сидений зеленой кожи. — Конечно, надо было бы запарковать ее в тени.
— А коробка скоростей у вас стандартная? — поинтересовался Коди.
— Да.
— Знаете что, берите мою машину, а я поведу вашу прямо до города. Договорились?
Это предложение пришлось Андреяненко явно не по душе.
— Боюсь, горючего не хватит, — осторожно возразила она.
— Что вы! Там его почти под завязку! — бесцеремонно заявил Коли. Потом добавил: — А не хватит — так вон сколько аптек по пути. Сейчас там чего только не продают!
Нарочитая пауза словно подчеркнула это внешне безобидное замечание. Я обратил внимание, что сразу же после этих слов Ира хмуро посмотрела на Коди, а Андреяненко... — что до неё, то по ее лицу скользнуло непередаваемое выражение, прежде ему совершенно несвойственное, но в то же время идеально ложащееся на те слухи и сплетни, которые мне довелось слышать о ней прежде.
— Садись, Ира, — Коди подтолкнул ее к машине Андреяненко, крепко удерживая за локоть. — Прокачу с ветерком в этом цирковом фургоне.
Он открыл дверцу, но она ужом выскользнула из его рук.
— Знаешь что, бери Сашу и Полину, а мы поедем в нашей машине.
Она подошла к Андреяненко и осторожно дотронулась до ее руки. Коди, Полина и я устроились на переднем сиденьи огромного лимузина Андреяненко. Коди примерялся к незнакомому управлению, попеременно опуская один рычаг за другим, затем мы рванули с места, со свистом рассекая густой и липкий воздух, сразу же потеряв из виду их машину.
— Ну и как вам это нравится? — спросил Коди.
— Нравится... что?
Он жестко посмотрел на меня, должно быть, отдавая себе отчет в том, что мы с Полиной давно уже в курсе дела.
— Не держите меня за болвана! — сказал он. — Что же я, по-вашему, совсем ничего не вижу! А если это и так, то у меня иногда появляется, ну, второе зрение, — знаете такое? Поэтому я и вижу, что нужно делать. Мне плевать, верите вы или нет, но наука... Эх!...
Коди осекся. Суровая правда жизни взяла верх над его философическими построениями, не дав погрязнуть в трясине теоретизирования и отвлеченных материй.
— Я тут на досуге провел небольшое частное расследование — покопался в прошлом этого парня, — продолжил он. — Кабы знать, что из этого всего выйдет, копнул бы и глубже.
— Наверное, и к медиуму пришлось заглянуть — ну, на спиритический сеанс? — не без ехидства спросила Полина.
— Чего? — вытаращил он глаза, и даже смутился, когда мы дружно рассмеялись. — К медиуму?
— Разузнать о Андреяненко.
— О Андреяненко? Это еще для чего! Я же говорил, что провел расследование насчет его прошлого...
— ...И обнаружил, что она выпускница Оксфорда, — помогла Полина.
— Ага, выпускница... Держи карман шире... Оксфордка, которая носит розовую двойку!
— Как бы то ни было, но она окончила Оксфорд.
— Разве что в Нью-Мексико, если там, конечно, есть Оксфорд, — презрительно фыркнул Коди, — или что-нибудь в этом роде.
— Послушай, Коди, — сердито начала Полина, если ты такой щепетильный, для чего пригласил ее на ленч?
— Это Ира. Она знала его еще до того, как мы поженились. Одному Богу известно, — откуда.
По мере протрезвления Коди, Полина и я становились все мрачнее и раздражительнее. После обмена репликами мы сочли за благо немного помолчать. Как только на горизонте показались потускневшие глаза доктора Т. Дж. Эклберга, я вспомнил насчет бензина.
— Достаточно, чтобы добраться до города, — сказал Коди.
— Посмотри, гараж прямо под носом, — сказала Полина. — Я не хочу застрять на дороге в такую жуткую жару.
Коди с ожесточением нажал на оба тормоза, мы скользнули на пыльную площадку перед гаражом с вывеской Джорджа Вильсона и остановились, как вкопанные. Заторможенный хозяин показался на пороге заведения примерно через минуту и вылупил на нас ничего не выражающие глаза.
— Нам нужно заправиться, — грубо процедил Коди. — Не думаете же вы, что мы приехали полюбоваться окрестностями свалки?
— Я болен, — сказал Федосеев, даже не пошевельнувшись. — Отвратительно чувствую себя с самого утра.
— Что стряслось?
— Ломота в теле... выворачивает всего наизнанку...
— Так что, нам самим заправляться? — спросил Коди. — Странно, с утра ваш голос показался мне очень даже бодрым.
Федосеев нерешительно оторвался от дверного косяка, с трудом спустился с порога и тяжело дыша, начал свинчивать крышку бензобака. На солнце ему стало совсем невмоготу, а лицо приобрело какой-то синюшно-зеленый оттенок.
— Я вовсе не хотел беспокоить вас во время ленча, просто мне позарез нужны деньги, поэтому хотел узнать, что вы собираетесь делать со старой машиной.
— А новая вам не по душе? Купил по случаю на прошлой неделе, — сказал Коди.
— Вот эта, желтая? — спросил Федосеев, подкачивая бензин. — Красавица!
— Могу уступить!
— Заманчиво! — улыбнулся Федосеев. — Но лучше я попробую заработать немного денег на вашей старой машине.
— А что это ни с того, ни с сего за спешка с деньгами?
— Немножко заржавел здесь — на востоке. Хочу уехать на Запад. Мы с женой уже все решили.
— Ваша жена решила уехать... — ошеломленно повторил Коди.
— Она твердит об этом последние десять лет. — Запыхавшийся Федосеев прислонился к насосу, прикрыв ладонью глаза. — Теперь все равно уедет, даже если передумает. Я окончательно решил увезти ее отсюда.
Вздымая облако пыли, мимо нас промчалось авто, и кто-то помахал нам оттуда рукой. — Сколько я вам должен?- резко спросил Коди.
— Ходят тут разные слухи, продолжал Федосеев, — прослышал я тут кое-что. Поэтому и собрался уезжать. Да, поэтому и деньги понадобились...
— Так сколько я вам все-таки должен?
— Один доллар двадцать центов.
Меня обволакивали липкие волны безжалостной жары, от которых путались мысли, и несколько долгих мгновений я испытывал настоящую дурноту, однако же сообразил, что «слухи, о которых прослышал» мистер Федосеев, никоим образом не связаны с Коди Миллером, — во всяком случае, пока. Просто он узнал, что Ника живет другой, неизвестной ему жизнью, в другом, чуждом ему мире. Осознание этого и стало причиной его душевного и физического недомогания. Я взглянул на него, потом на Коди, который также узнал много нового о своей жене менее часа тому назад, и пришел к выводу, что действительно «несть эллина и иудея» — в смысле различий, расовых либо социальных; зато дистанция огромного размера разделяет человека больного и человека здорового. Федосеев был настолько больным, что выглядел виноватым, безнадежно виноватым, как если бы прямо на наших глазах обесчестил невинную девушку.
— Так и быть, я продам вам эту машину, — сказал Коди. — Пришлю завтра после обеда.
По вечерам окрестности чудовищной свалки всегда будили во мне смутное беспокойство, но и сегодня, при ослепительно ярком солнечном свете, я испытал похожее чувство, — вот и сейчас я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной. Огромные бдящие глаза доктора Т. Дж. Эклберга парили в вышине над кучами золы и пепла, но я почувствовал, что за нами следят еще одни глаза, находящиеся менее чем в двадцати футах от нас, и следят не менее пристально.
Занавесь в одном из окон второго этажа над гаражом была слегка отдернута, и, скрываясь в глубине комнаты, за нами пристально наблюдала Ника Данцова. Она была настолько поглощена этим занятием, что не замечала ничего вокруг и не понимала, что и ее могут увидеть; обуревавшие ее чувства проявлялись на подвижном лице так, как постепенно проявляется изображение на негативе; я и раньше замечал, как в приступе необузданной ревности обезображиваются прекрасные женские черты. Но ненависть, легко читавшаяся на лице Ники, показалась мне бессмысленной и необъяснимой, пока я не понял, что она предназначается вовсе не Коди, а Полине Хан, которую несчастная ревнивица приняла за его жену.