Разумное решение

16

    
      Уже некоторое время полковник Брэндон, стоя у окна, ожидал возвращения жены — и спрашивал себя, почему не пошел с ней сам, а позволил уйти в сопровождении одной лишь Элинор. Причин для беспокойства, казалось, не было; и все же после того сестры прошли мимо дома и скрылись из виду за зеленой изгородью, тревога его с каждой минутой росла.

      Эдвард старался его успокоить, хоть и не совсем понимал его чувства. За свою жену он не тревожился: Элинор была куда крепче Марианны, да и не носила ребенка. От Элинор Эдвард слыхал, что ее сестра наклонна к обморокам; однако, поскольку сам был знаком с этим женским недомоганием лишь через свою матушку, падавшую без чувств всякий раз, когда что-то шло не по ее хотению, мысль об обмороке его не пугала. Сперва, видя, что полковник хмурится и шагает взад-вперед по комнате, то и дело подходя к окну, Эдвард пытался развлечь его разговором — но тот едва его слушал, и все старания падали в пустоту. Тогда Эдвард изменил тактику: принялся уверять полковника, что с сестрами ничего не случится, что погода нынче прекрасная, а Элинор благоразумна и ответственна, она сумеет позаботиться о Марианне, если что-то пойдет не так.

      При этих словах полковник Брэндон впервые за полчаса оторвался от окна и резко повернул голову к собеседнику.

      — А что может пойти не так? — спросил он с нескрываемой тревогой в голосе.

      — Ничего, пока Элинор рядом, — заверил его Эдвард. — Уверен, они вот-вот вернутся: нам ведь скоро идти к вечерне.

      — Марианна часто забывает о времени, особенно когда гуляет, — заметил полковник; суровое лицо его смягчилось при воспоминании о том, как непосредственно и самозабвенно его жена наслаждается природой. — Я… сам не знаю, почему, но всякий раз, когда ее нет рядом, начинаю о ней тревожиться. Быть может, эгоистично с моей стороны так беспокоиться о ней: из-за этого я ограничиваю ее со всех сторон и лишаю любимых занятий. — В последнее время полковник стал пенять Марианне на то, что она подолгу сидит на жестком табурете за фортепиано, утомляя глаза и ум разучиванием трудных пьес. — Но однажды я уже пережил величайшую потерю — и не хочу снова потерять ту, что для меня драгоценнее всего на свете. Нет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оградить ее даже от малейших огорчений, чтобы ничто не причинило ей и капли вреда.