Движение по схеме

z глава

Листочек за листочком летел в урну, пока остальные бумажки валялись около. Серое запотевшее зеркало над раковиной с включенной горячей водой сковывало своей рамкой маленькую комнатушку с пастельно-серыми стенами. То и дело на окно садились черные птицы, размахивая крыльями. Грязное стекло скрывало чистый свет, а на стенах висело множество цветных картин. У окна стоял новенький столик со стопкой белоснежной бумаги, пепельницей и кружечкой теплого чая, заставившего девушку, сидящую за этим столиком, обжечься и резко отдернуть руку. Спадали волосы на спину русыми дорогами, а аккуратные серо-синие глаза в задумчивой дымке идейных огней сияли сквозь предполагаемую внутреннюю тьму. Девушка что-то тихо говорила, освобождая голову в этом процессе. Напротив нее, что-то записывая в новый толстый блокнот, сидел серьезный мужчина, вслушиваясь и кивая. В полушепоте порой начинали слышаться шаги. Девушка вставала и, пошатываясь, начинала всё так же задумчиво ходить по комнате, пока гость продолжал писать.

В дом зашел некий мужчина. В его руках был чехол для одежды, а за плечами висел рюкзак. Сам он выглядел уставшим, но вдохновленным и счастливым.

— Как выступили? – девушка подошла к нему, крепко обняв.

— Отлично. В театре аншлаг. Некоторые даже плакали в конце.

— Я знала, что вы хорошо справитесь.

Он, взглянув на стол со стопкой бумаг и читающим записи гостем, произнес:

— А ты? Как работа над поэмой?

— Тяжело, — обернулась она, найдя в приятеле за столом силы и согласие, — мы сегодня много поработали.

На её глазах прорывался оттенок молчаливых тающих слез, а руки дрожали в вечно двигающих жизнь страхе и тревоге. Она присела на диван, и мужчина спешно и волнительно сел рядом, глядя в её серо-голубые глаза и трогая русые дороги по спине.

— Просто я продолжаю пытаться остаться в этой схеме, как бы сильно она ни двигала мною, я просто пытаюсь не сдохнуть, но в то же время полноценно жить тем, чем я хочу жить.

— Всё же в порядке, ты нашла способ это сделать, ты можешь писать. Ты можешь наблюдать за тем, как страна восстановилась и продолжает восстанавливаться в принятии искусства. Разве не об этом ты мечтала?

Девушка вновь взглянула на того человека, а он лишь, в обезнадежении вздыхая, застыл в одном немом взгляде.

— Об этом. Но он, — указала она на гостя, — он же мне как аппарат жизнеобеспечения. Я не хочу так сильно от чего-то зависеть. Я не могу свободно выражать мысли. Каждый раз, когда я слишком прямо объясняю, каким образом, в какой форме и какими словами выразить ту или иную мысль, я чувствую, как нечто снова настигает, и мне становится либо больно, либо страшно, либо мое сознание вновь отключается, заставляя идти по схеме в верном для нее направлении. Сколько раз я уже была на грани из-за этого?

— Обманывать смерть нехорошо, — вдруг произнес гость.

— Да-а, — протянул мужчина, — но ведь... Какие-то твои приятели тоже задерживались в схеме, ты рассказывала. Как же они умерли?

— Лев продержался около недели. Ему не хватало уверенного определения себя в жизни, его мир слишком странно воспринимался. Проблема, наверное, действительно держалась в восприятии его собственной реальности, однако, именно по той же причине, думаю, он и застрял. Андрей же сдался на первых сутках. На площади в него выстрелили, а на следующий день произошло то же самое, но он сам к этому шел, двигаясь по тому же направлению схемы. Он был слишком упертым в свое вдохновение и думал, что под его зовом справится. Не справился. Наверное, из-за этого талантливые люди так быстро уходят из жизни.

— Однако, ты нашла себе спасение и выход.

— Кому-то повезло меньше.

***

У смерти всё же есть своя рутина. Неизвестно, кто и когда в нее попал. Однако я точно знаю, что теперь есть лишь один шанс.