Движение по схеме

Вступление

Дверь в подъезд открывается, гудит, пахнет краской и закрывается. Подъезд скрылся. Действия происходят в Москве, но не в той, о которой мы все могли сразу подумать. Москва – лишь привычное обозначение столицы, в остальном лишь это совершенно иной город в иной стране. Здесь нет ни Красной Площади и ни того известного Московского метрополитена.

ксиmп

Площадь кричала, вздымалась. Откуда-то доносились выстрелы или, возможно, взрывы маленьких надоедливых петард под ногами.

Люди орут и движутся, кто-то падает. Толкают. Бьют локтями.

— Интерес к миру почти бесследно пропал.

Кругом, словно кружева, слегка израненные позорной болтовней, виляли лбы, цепляя всё насмешками и придирчивой речью.

— Неужели совсем пропал?

— Не знаю, однако, во мне лишь желание уехать, как я чувствую.

— Жаль? — она видит, как он протягивает руку, словно утопающему в пучинах подставного милосердия со стороны окружающих пыльных голосов, нарочно использующих неуверенную позицию о месте, в коем они находятся.

Было в разы приятнее существовать здесь, без грязной толпы, пусть всё скорее выражало тоску, неозлобленность, с удивительной неустойчивой походкой. Хоть в силу своих мыслей и слов они не верили. Никто не верил, вообще-то.

Руки и головы людей сливаются воедино, призывая отправиться в путешествие опьяненных чертовым слогом музыки и пошлых строчек. Тянут к ним, будто подсовывая в ноги некий капкан с поддельными крокодильими клыками и медвежьими лапами, сопровождаемыми ревом, зевотой. И тянут, тянут, тянут: "скор-р-р-рее!"

Цветовая гамма этих дней сводила к позитивным струнам и иному восприятию слов. Продолжало и воротить от дома, тянуть к громогласной толпе.

Нам не интересны события, нам интересен человек.

Движение по схеме

Я не вижу здесь света, мне так горячо, что руки покрылись ожогами, но я не вижу их. Что-то сзади колет, выдергивает, жжет, как Икару, не остывая червем. Я не вижу здесь света.

Люди устали от текстов, люди устали читать, люди ненавидят художественную литературу, так давайте она станет на грани запрета.

Этот мир выглядит немного иначе. Дома такие разные, построенные словно маленькими частями от кубиков Рубика. Люди словно не имею автонимов, и здесь, если черно-белыми когтями схватит за голову огромный, несущий гнет мифического недовольства ворон, то вскоре ты начнешь замечать письма, после сна присланные, апатию и неумение выразиться, тягу к свободе и какой-то лишенной живого восхищения работе, присущей здесь всем людям. Люди – только люди. Как обычные существа. Просто существующие для себя, для семьи. Поиск смыслов в этом своем существовании и любом незначительном повороте планеты и ее действий, летящих к нескорому самоуничтожению, до тоски глуп и бесполезен. В этом мире все предопределено, единственная интрига – детали, воткнутые посреди бумаг полного пустотой неопределенного (не белого) цвета, вроде тех, что не влияют на следующее разветвление пути жизни. Люди – неинтересный скот для Бороды сверху, после всех событий и бесконечно шедших споров об искусстве, бывавшими сладчайшим удовольствием в этой ледяной тайге войн телами и свинцом, гадким, не приносящим ничего в общий итог жития человеческого. Война телами, все же, удел зверья, и люди подчинились порыву не столь благородному, но споры о смыслах и культуре, об искусстве самом изящном, ненавязчиво инспирирующем помыслы, пусть порой пошлые, продолжались. Но была в этом прелесть, освобождение от кутежных будней или их оправдание, право. Инспирировалась гибель. Здесь же нет. Нет искусства, нет искусству. Нет культуры, якобы нет. Как у акмеизма символов и образов. Люди отреклись от всякой абстрактности – это типичные люди. Бывают и странные, как-то и до этого времени оставшиеся в шубах этого энергозатратного и бесполезного увлечения, настоящей страсти, однако, жаль, им суждено лишь таскать свои ноги да руки по этому кругу, не вдохновленному их бедными, не приносящими практической пользы, идеями. В этом их лишь сантименты, романтика, в этом они ежедневно тонут, пытаясь найти что-то, увидеть нечто, увидеть в безжизненных намеках на необычайность мира усладу для души своей, стремление остаться в жизни, даже умирая.