Паркурщик

Надзиратель

— Ай! — кричит Чимин от очередного прилива боли. Старшему приспичило поиздеваться над бедным омегой: он одну за другой прихлопывает костяшки пальцев двумя деревянными пластинами на руках беззащитного человека, иногда оставляя занозы.

Одна рука Пака уже вся синяя, но не онемевшая. Мин специально соблюдает грань боли и повреждения. Из глаз школьника льются слёзы от нестерпимых ощущений, он уже позабыл про голод, что временами царапает горло и желудок, позабыл про холод, находясь в непрогреваемом подвале в лёгких порванных джинсах и футболке.

Бета, словно зверь, не жалеет и не желает останавливаться. Ему нравится слышать жалобный голос жертвы, кричащий слова помощи и проклятия одновременно. Ему жутко нравится наблюдать за податливой реакцией тела младшего, потому что редко когда именно ему дают манипулировать. Беспредельно хорошо чувствовать себя доминантом, не так ли?

Мятноволосому уже не важно, что скоро прихлопнут и его, ибо надо наслаждаться настоящим, а не жаловаться на будущее. С девизом «Я проживу больше двадцати пяти лет» ребёнок беспрекословно подчинялся аристократичному господину. Юноша старался не задумываться о будущем до совершеннолетия, мечтая о более хорошей следующей жизни какого-нибудь альфы, даже омеги, но не прислужника-беты Мин Юнги. Но что поделать, так уж решило семейство его пожизненного законодателя и палача: убивать прислугу, достигшую двадцати пяти. Подавленному убийце часто напоминали о его короткой жизни, подкалывая: "Ничего не изменить, всё решили за тебя". Но что мешает пойти против правил?

Осознание этого приводит в ярость. Две доски встречаются со стенкой, ломаясь на щепки. Наручники щёлкают под гневный взгляд старшего.

— Идём, — рявкает он, цепляясь за шиворот парня и рывком поднимая.

У омеги сил нет даже встать. Горло першит от криков, пальцы не слушаются, но его тащат за ворот по ступенькам на первый этаж завода.

Годами, целыми годами, сменой без выходных этот бета убивает людей, даже не считая жертвы. Почему именно этот омега так кричал, заставляя задуматься? Дело не в смысле слов, а в его образе. Беззащитном, белом-пушистом чёртовом образе, что не даёт на полную катушку насладиться принесёнными мучениями.

— Что... С вами? — выдавливает Чимин, стараясь привести руки в чувства.

— Я не знаю... Поэтому объясни мне.