В памяти обрывками осталось лишь самое удивительное и светлое из того дня, вечера и ночи, несмотря на скверную погоду среднеуральских ландшафтов. Один из немногих выходных на унылой в чем-то работе совпал со скромным авансом, и я, блуждая по улицам города, когда-то называвшегося Свердловском, месил ногами токсичную грязь, которая нагромождалась на черный асфальт отвратительными рвотными массами. С неба сыпал крупными хлопьями снег, подпитывая слякоть новыми мертвыми сгустками воды. Серые кроссовки "New Balance" медленно превращались под воздействием реагентов в два шматка омертвелой кожи, перетянутой грязноватыми шнурками. Куртка уже не спасала от промозглого ветра. Иногда мне начинало казаться, что я просто не научился за три года ходить по этим вечно мокрым тротуарам, потому что обувь коренных жителей уральской столицы никогда не носила следов омерзительных разводов, а быть может, потому что они сами, поколениями живущие здесь, стали частью этой сырой неприглядной действительности.
Натянув бейсболку с венком на нос, я свернул с проспекта Ленина на Московскую, разминувшись со старым трамваем, рассекавшим просторы никогда не пересыхающих луж. С козырька бейсболки капала вода, растекаясь по моему лицу дорожками слез. Я усмехнулся, достал свой старый, видавший виды мобильник Nokia, и нашел в списке контактов знакомый номер, чаще всего оказывающийся во время набора вне зоны действия сети.
Но сегодня мне повезло.
«Привет, Мариш! Как щщи?» - осведомился я, вытирая с лица слякоть.
«Хассер, малыш!» - томно раздалось из трубки, - «Я только проснулась, или даже еще не проснулась».
Одна из немногочисленных подруг в этом городе была заядлой любительницей пассивного антисистема, выражавшегося по большей части в ночном бодрствовании, случайных подъемах денег и, разумеется, приятной зависимостью от алкоголя, особенно она тяготела к игристым винам.
«Как насчет того, чтобы залудить в этот мерзкий день?» - решительно предложил я.
«Ну, давай по вечеру пересечемся в баре «***» - капризным тоном сказала Мариша, но меня такой расклад конечно не устраивал.
«Не, давай я возьму того-сего, и прикачу к тебе прямо сейчас, благо давно звала?»
«Только на ночь я никого не оставляю, всегда тусуюсь по ночам одна» - пробубнил телефон, - «Возьми лимончиков!». После этого телефон благополучно вырубился.
Вынырнув из прокисшей арки, я прошлепал по лужам к приветливой двери магазина «Красное и Белое», и, отбив непроизвольно чечетку по скользкой плитке, вошел в царство бюджетной алкоиндустрии. Выбрав для рандеву с Маришей пару бутылок «Хортицы», короб мультифруктового сока и пару крупных лимонов, я выдвинулся в сторону центра.
Снова шагая по проспекту Ленина, я изворачивался, чтобы не попасть под брызги дружелюбных уралоидных водителей, пройдя, таким образом, до улицы Карла Либкнехта, где тротуар уже был похож на реку с небольшими отвратительными притоками. Сев на случайный троллейбус, я снял капюшон, обдав мокрыми брызгами двух среднего возраста дам, и улыбнулся. Мимо проносились стеклянные аквариумы заведений, где пряталась большая часть праздно шатающихся, ну а наш троллейбус, пыхтя, взобрался на улицу Малышева, проплывая по волнам отвратительной мутной жижи, в которую превращался снег.
Скоро, мокрый, но довольный, я выпрыгнул из троллейбуса и зашагал мимо неопрятных домов, пытаясь найти нужный мне адрес.
Перепрыгнув через очередной омут, я испугал собачника с каким-то дерьмом на поводке, проскочив следом за ним в подъезд, мокрый и злой.
Поднявшись на второй этаж, я начал методично постукивать в дверь, ввиду того, что на телефонные звонки моя милая Мариша уже не отвечала. Через некоторое время ключ закружился в танце замочной скважины, и на пороге предстала уже несколько датая Мариша.
Что всегда мне нравилось в этой даме, так это ее бескомпромиссная веселость, вкупе с авантюрным складом ума и безумными голубыми безднами глаз, которые случайному человеку могли показаться глазами наркомана, или одержимого. По улицам она обычно расхаживала в окологотическом прикиде, невообразимых ботинках, которые служили своеобразными якорями на пронизывающем уральском ветру. Образ дополнялся обычно экстравагантной прической и ярким зловещим макияжем. Кроме того, сюда добавим немного пирсинга в различных частях тела, особенно радовал проколотый язык, который она довольно часто показывала обществу.
«Я уже несколько накатила шампанского, дорогой, так что уж не обессудь» - промяукала Мариша, приглашая меня в квартиру.
Стряхнув с себя слякоть улицы, я огляделся. Квартира моей подруги была настолько же безумна, насколько и неординарно оформлена. Весь ее периметр, включая входную дверь, был обит розовой меховой дрянотой, которая мной охарактеризовалась как «пылесборник», в глубине таилась двуспальная кровать, тоже наполненная подушками и пуфиками разной величины. А напротив меня сидели две кошки и пялились на мои промокшие кроссовки.
«Это Сид, а это Нэнси, мои детки», - продолжала щебетать Мариша, держа в руках бокал на высокой ножке – «Они очень умные и наглые, съебали на *** отсюда оба!» - замахнулась она на кошек.
«Привет, привет, Мариш!» - наконец вошел я в освещенную тусклым светом торшеров комнату. Мы обнялись, и приглашающим жестом хозяйка поманила меня на кухню.
Я поставил на стол бутылку водки, что была похолодней, а вторую мы запрятали в морозильник. С деловым видом Мариша сообщила, что эта модель водочной торпеды известит нас о своем статусе охлаждения специальным индикатором.
«Хасс, давай я тебе сделаю горячих бутербродов, а то я потом буду бухая и нихера не сделаю горячих бутербродов!» - продолжала гостеприимная хозяйка.
«Давай, делай!» - улыбнулся я, доставая нож, и нарезая лимоны большими ровными дольками. Скоро на столе появилась мясная нарезка, и обещанные горячие бутерброды, которые, впрочем, скоро остыли. Отражала причудливый свет лампы запотевшая бутылка водки, за окном уже стремительно темнело, изредка доносились из открытой форточки звуки мегаполиса. Курить в помещении не возбранялось, и рядом с пачкой Marlboro приютился и мой Winston.
Первый тост, первая рюмка опрокинута, и вот большинство моих невзгод уже забыты, становится уютно, и я даже забываю про аллергический насморк, разыгравшийся от всего этого пыльно-розового царства.
Скинув тапочки такого же безумного розового оттенка, в виде двух прибуханных зайцев с косыми глазами, Мариша курила, выпуская дым в потолок.
«Как все же необычно, что мы познакомились с тобой, Хассер!» - абсолютно разные личности, тем не менее, мы довольно часто стали пересекаться на улицах этого города. Вместе мы испытывали неприязнь к выхолощенной маргинальной прозе, поэтому венцом нашей совместной деятельности должен был стать удивительный роман, повествующий о духе 2005 года, потерянном поколении, и прочем всяком скаме подобного рода.
Очнулся я от того, что Мариша уже приволокла макбук, и, открыв свою страницу в Facebook, тыкала острыми черными коготками в те или иные фотографии с зарядами «... а это вот мой бывший, он пидор, а это вот тоже пидор, но не бывший мой, а это вот этот-то и тот-то»
Второй алкозаход начался с признания в любви. Закатив глаза, Мариша вещала о том, что она питает нежнейшие чувства к Дэвиду Боуи, намекая на то, что Игги Поп – тот еще пидор. Я пожал плечами и улыбнулся.
Непринужденная беседа, и клубящийся сигаретный дым завораживали. Неспешно идущий за окном снег, залетая в форточку, мешался с пеплом в керамической пепельнице.
Беседа продолжалась, скоро меня отвели в комнату, где стояла довольно внушительная акустическая система. «Вот этим я выношу мозг своему соседу – гомосексуалисту!» - заговорщическим голосом сказала Мариша. Вообще я начал замечать, что с каждой новой рюмкой употребление слов, так, или иначе связанных с вдуванием под хвост увеличивалось с заметным прогрессом. Хотя в этом чувствовалась скорее симпатия к этому сорту людей, прикрываемая агрессией. Мне, в общем, было в тот момент абсолютно плевать.
Мы много говорили о будущей книге, о том, что и как там будет сделано, чтобы было интересно, и нам потом ничего за это не было. Внезапно подошла к концу и вторая бутылка. Пришлось натягивать на плечи сыроватую куртку, и идти за продолжением. В сумерках город казался новогодним, ведь снег начал идти еще более крупными хлопьями, и перестал таять, предательски прикрывая глубокие лужи белым налетом. Постоянно приходилось смотреть под ноги. Так, почти без приключений, я сходил за еще одной порцией алкоголя.
Успешно прикупив спиртного, я проходил мимо пиццерии, украдкой взглянув в витрину на свое лицо. Внезапно раздался звонок, приглушенный шумом автомобилей, рассекающих снежное крошево.
«Салют, брат, это Мрак! Как щщи?» - голос в трубке был спокоен и глуховат.
«Нормально, отдыхаю тут с некой знакомой. Сам как?» - оторопев, ответил я, ведь не слышал этот голос уже полтора года.
«Отлично, правда несколько одиноко в этой рутине, впрочем, как и всегда. Ты давай там, не нагреши ненароком! Пока!»
Поежившись, я убрал телефон в карман и зашагал дальше.
В квартире, тем временем, атмосферу задавал Joy Division, включенный, по-видимому, специально для меня. Мариша покачивала ногой, в такт мелодии, и ждала продолжения банкета.
«Звонил Мрак», - пояснил я – «Пришлось задержаться немного».
«О, как он там, давно его не видела»
«Все так же, рутинно» - нехотя пояснил я.
Мы начали веселье с новым энтузиазмом. Мариша, изрядно захмелев, начала вспоминать 90-е годы. Под эти чудесные воспоминания ей совершенно необходимо было слушать исключительно ВИА «Сектор Газа». На репите крутился один и тот же альбом «Гуляй, мужик!», оглашая мохнатые розовые стены квартиры хрипловатым голосом вокалиста. Воздух стал накаляться с каждой минутой все сильней, некоторым песням я уже подпевал.
Внезапно, закатив свои демонические глаза в истоме, Мариша придвинулась ко мне. «Можно тебя поцеловать?» - вопрошала она неестественным голосом, сгущая вокруг себя тени. Я утвердительно кивнул. Губы, на этот раз не подведенные темной помадой, жадно впились в мой рот. Во время всего этого странного и неожиданного процесса, я думал только об одном – «Какого хрена я не ощущаю пирсинг?»
Она отпрянула от меня столь же внезапно, словно очнувшись. Продолжились рассказы про Европу, Америку, трэш, что творился все эти годы в ее жизни, веселые эпизоды и мрачные приключения. Я не оставался в долгу, и тоже рассказывал ей о своих делах и делишках, в чем-то интересных, но большому счету грустных. Мариша треплет меня по голове. «Все будет заебись, Хассер, все будет заебись» Далее она начинает снова рассказывать мне со смехом про своего бывшего, то ли голландца, то ли еще кого-то из той же оперы, от кризиса отношений с которым на в итоге свалила в Египет и нашла себе там, в противовес своим жизненным ценностям и свободе самовыражения, какого-то Алладдина.
Играет «Сектор Газа», Мариша снова тянется ко мне губами в мутном дыме сигарет, обхватывает меня ногами, увлекает в полумрак соседней с кухней комнаты, проваливаясь в пустоту широкой кровати, шепчет – «Я хочу трахаться под эту песню на репите!»
"Don't stop, Мариша, don't stop!" – отправляюсь я ставить на репит дурацкую композицию. Когда я возвращаюсь, она уже спит, и ее покой сторожат две кошки. Залпом допиваю водку, и тихо сижу на диване, смотря в окно на догорающие в ночи окна квартир. В темноте слышно неспешное дыхание Мариши, словно тихая музыка в ночи.
Я натягиваю высохшие кроссовки, поправляю на макушке бейсболку, и ухожу в темноту, где снег уже намел большие сугробы на крышах автомобилей, поскальзываясь, я спешу вниз по улице Малышева, сворачиваю на проспект Ленина, и растворяюсь в предутренних сумерках, словно тень ушедшего дня, бредущая сквозь снегопад.
