Признаться, я вовсе не романтик. Мне чужды все эти блуждания под звездами, стихи и вздохи на лавках, прерываемые чавкающими звуками поцелуев. Когда я прохожу вечером по парку, чтобы почитать какую-нибудь книжку, типа старины Ирвина, то чаще встречаю довольно неприятную тенденцию – почти все лавочки заняты мерзкими малолетками в своих нелепых одеждах. Девочки закидывают ноги в приталенных джинсах на ляжки своим тщедушным кавалерам, те, чуть отодвинув сумки-нажопники, для чего-то надетые на грудь, начинают их лапать и, одновременно, листать свои ****ские инстаграмы.
Вот и сейчас, с презрением согнав такую парочку с лавки, я раскрываю потрепанный томик «Кошмаров аиста марабу» и начинаю читать, иногда поглядывая вокруг. Весна дышит не только ароматом сосновой хвои, но и подпахивает романтичным душком, приправленным клубничным «Диролом». Объятья, поцелуйчики, повисания на плечах у хиленьких пареньков. Меня передергивает, и я звоню Робо.
«Салют! Как щщи?»
«Сипец, нах, го гулять?»
Поговорив пару минут на своем старомодном падоночьем арго, мы забиваемся встретиться в бистро «Мангальный двор». Я поправляю бейсболку "Lacoste", застегиваю старенькую ветровку "Merc" и выдвигаюсь к гаштету. Голубые олдскульные джинсы Levi's 501 сияют в лучах заходящего солнца, отражая глубину неба, паленые рэй бены скрывают от посторонних мой взгляд.
В этот весенний выходной очень многолюдно, поэтому заранее занимаю столик у окна, и заказываю пару кружек темного пива. С некоторых пор я снова полюбил стауты, отказавшись от них в пользу некоторых сортов лягера. Но, случайно ощутив знакомую горечь, вернулся к любимому некогда напитку.
Робо опаздывал, я смотрел в окно на проезжающие автомобили, и думал о Мэри Энн. Расстались мы довольно нелепо, да и отношения у нас были не очень хорошими. Я отрицал романтику, не дарил ей шоколадок и цветов, предпочитая приглашать в хорошие заведения и водить на пафосные мероприятия. Один человек мне как-то сказал, что впечатления дороже знаний, поэтому я старался ходить с ней и в походы, интересные, и, порой, опасные. Но ей, почему-то, хотелось, чтобы я называл ее какими-то нелепыми прозвищами и дарил безделицы, потому, что это было залогом общечеловеческого понимания романтических отношений. Мне же казалось, что она лучшее, что есть у меня, я называл ее Мэри Энн, и гладил по шелковистым, отливающим медью волосам, иногда застывая от своего глупого и, как оказалось, кратковременного счастья. Наш с ней секс был неистовым, подобным буре, и нам это нравилось. Никогда и ни с кем у меня подобного не было. Но, со временем, Мэри Энн стала говорить, что я изменился и стал гораздо более злым, чем был раньше. Как бы то ни было, я старался не говорить ей о своих злоключениях и тревогах, мне просто хотелось быть с ней. Ей, как оказалось, уже нет.
Однажды я заметил, как она улыбается в темноте, освещаемая экраном смартфона, а еще через месяц я увидел ее в нашем парке. Она держалась за руки с каким-то хипстером, преданно вглядывающимся в ее зеленые глаза. Мои глаза налились беспросветной злобой, но я очень любил Мэри Энн, и не стал им мстить. Потом она ушла от меня, сказав, что только этот пресловутый Денис ее понимает и очень близок ее духовной чистоте. Я забухал, как никогда не делал до этого, и не заметил, как наступила весна. Робо тогда сказал, что я все же романтик, раз такой ****острадалец. Но я, разумеется, послал его наболт.
Отхлебнув из кружки горьковатого стаута, я увидел Робо, и помахал ему издали приглашающим жестом. Официантка принесла еще пива и мясных закусок, после чего мы затеяли неспешную беседу одновременно обо всем и ни о чем, в принципе, такой и должна быть беседа двух мужчин за тридцать, если они просто хотят попить пивка.
После пятой кружки нам стало скучно, и Робо предложил прогуляться в гости к его подружке Мидл, что жила неподалеку. Захватив в магазине две бутылки красного вина, благо еще не было девяти вечера, мы направились к Мидл.
В старой панельной хрущевке Мидл снимала у знакомых двухкомнатную квартиру за достаточно мелкий прайс, поэтому гостям она была всегда рада, особенно если гости приходили с алкоголем.
Мы позвонили в домофон, и, поднявшись на третий этаж, увидели на пороге Мидл, светловолосую высокую девушку, с покрытыми татуировками руками. Мидл была достаточно рокабилльна, а значит, мы вполне могли потанцевать и попеть различные злобные песни со стариной Робо, что мы в принципе и любили всегда.
«Залетайте, ребятки!» - приветливо сказала Мидл, и мы залетели, сняв у порога свои синие Adidas Gazelle.
«Знакомьтесь, парни – это Аня. Аня – это вот Хассер и Робо, два долбоеба!» - отрекомендовала нас сучка Мидл.
На кухне с бокалом вина сидела крупная девушка с завязанным спереди платком, придерживающим ее пушистые волосы.
«Привет, привет, Аня!» - оскалились мы с Робо.
За разговорами о том, о сем приговорились две бутылки вина, и в ход пошли те, что принесли мы. Девчонки щебетали и пытались спорить с нами, в соседней комнате гремели сайкеры Mental Bait, возвещая о своей встрече с пришельцами в песне "Strange Green Light".
В конце концов, заговорили о любви и романтике, и прочем таком подобном.
«А вот малыш Хассер у нас не верит в романтику!» - зачин от Робо был положен, и Мидл стала кричать, что романтика это на самом деле то, что и движет миром – музыка, поэзия, прогулки под звездами и прочий всякий скам – без этого не было бы ни секса, ни детей, ни семей. Светлые волосы растрепались, она смешно трясла кулачками, щечки раскраснелись. Робо придерживал ее, посмеиваясь.
«Ну, а какой смысл в романтике, если ее все равно не ценят» - ответствовал я, - «Когда ты тратишь свои силы на предмет ухаживания, или рассказываешь ей что-то сокровенное, рано или поздно, все эти темы будут направлены против тебя, поверь мне, Мидл. Если бы все мы жили в каком-нибудь дивном новом мире, было бы гораздо проще. Никаких чувств, все строго и размеренно. А во что превращаются чувства и романтика через пару лет совместной жизни и так ясно – совместная ипотека, дети, бытовая техника – все это тягостно ложится на плечи обоих субъектов отношений, а если они расстаются, то опять же будет эта ебучая дележка, а все эти звездочки-цветочки, кто об этом вспомнит, когда будут пилить здоровенный шкаф-купе и холодильничек».
«Ты не совсем прав, Хассер» - внезапно тихо сказала Аня, - «Романтические моменты необходимы, чтобы и потом, в старости вспоминать о тех вещах, что вдохновляли когда-то. И вовсе необязательно это будут памятные подарки или обещания. Иногда достаточно просто сидеть рядом и молчать, от того, что хорошо вместе. Это очень важно. У меня не было такого, но очень бы хотелось, чтобы было». Аня отдернула прядь волос. Я задумчиво проследил за ее движением.
«Схожу ка я за пивом!» - мрачно сказал Робо.
Играли Misfits "Saturday Night", Мидл раскачивалась в такт размеренной мелодии, напоминающей о школьных дискотеках где-то в Виргинии.
Аня тихо сидела на стуле, на ней было красивое платье в тартановую красную клетку, иногда она поправляла складки на нем, и что-то говорила Мидл.
Вернулся Робо, мы откупорили по баттлу «Гиннесса», и продолжили разговоры на отвлеченные темы.
Скоро Аня стала собираться.
«Уже поздно, пусть Хасси-бой тебя проводит» - сказала Мидл, - «Ты ведь все-таки не такой сукин кот, каким хочешь казаться, милый?»
«Ну да, ну да, погнали!» - сказал я.
«Оставайся ночевать, проводишь Аню, а потом возвращайся, еще по пивку дернем, мы тебе оставим, я обещаю» - Мидл подмигнула мне.
Я натянул на ноги кроссовки, нахлобучил кепку, и помог одеться Ане.
«Кавалер, ебтвою» - оскалился Робо.
Мы вышли на ночную улицу, и неспешно стали идти в сторону ее дома. Аня что-то спрашивала, я машинально отвечал. Было многолюдно, парк еще не был закрыт, и мы прошлись по дорожкам, освещенным серебряным блеском фонарей.
Когда мы подошли к ее дому, она вдруг заявила, что погуляла бы еще. Скрепя сердце, я согласился.
И вот уже мы идем по пустынным ночным улицам. Аня рассказывает мне о своих увлечениях, о том, как здорово было бы съездить волонтером в Арктику, о домах, мимо которых мы проходили, и о людях, которые их населяли когда-то. Было интересно, я что-то невразумительно хмыкал, и просто шел молча рядом. Мне было спокойно, и впервые за полгода я не думал о Мэри Энн.
«А вот в том проулке почти нет фонарей, и можно будет посмотреть на звезды» - с улыбкой сказала Аня, и, взяв меня за руку, побежала в ночную темноту.
Взобравшись на пригорок, возвышающийся над старым детским садом, в обрамлении гаражных коробок и кленов, Аня, запрокинув голову к небу, стала показывать мне созвездия, называя их имена, перечисляла звезды.
«Вот там серп Кассиопеи, а вот эта яркая звезда – Орион, но его хорошо будет видно только осенью» - ее глаза ярко светились в звездном свете, и я почему-то подумал, что она близорука, и носит линзы.
Внезапно мне захотелось ее поцеловать. Моя тень приблизилась к удивленной девушке, не перестающей рассказывать мне о звездах восторженным голосом, и в темноте я устремился к ее губам.
«Ты чего?» - Аня удивленно посмотрела на меня, но через мгновение сама потянулась навстречу второму поцелую, прикрыв длинными ресницами глаза. Ее губы были терпкими от выпитого вина, и необычайно вкусными. Я обнял ее, и крепко прижал к себе, думая о том, что сейчас она похожа на трепещущую птицу.
Время растворилось, а мы все стояли на пригорке, не отпуская друг друга. Аня съежилась и, словно воробышек прижалась ко мне. Слова были не нужны, она оказалась права. Я просто ощутил покой, необыкновенно теплый и родной уют.
Незаметно подкрался рассвет, и нужно было идти домой.
Аня шла и улыбалась мне, ничего не говоря. Зайдя в подъезд мы целовались, потом я вызвал такси и, обняв Аню, сказал, что мы обязательно встретимся вечером.
В такси я получил смс от Робо:
«****ский романтик, мы пиво все же выпили, так что можешь не торопиться».
Выйдя из такси у своего подъезда, я вглядывался в наступающее утро, и понимал, что в моей жизни произошло что-то важное. Но еще более важное произошло в жизни Ани. Такая вот романтика и прочий всякий скам.
