Путешествие хорошего пса

Глава 28

Я подбежал к двери и стал отчаянно ее царапать. Безнадежно!.. Мои когти только высекали бороздки на древесине. Я плакал от страха, и мой голос звучал пронзительно и резко. А потом я услышал шум с другой стороны, — звук шагов. Я залаял, прижался носом к щели под дверью и почуял миссис Уоррен и мужчину по имени Гарри, которого я часто видел в коридоре с инструментами.

Дверь приоткрылась.

— Кто-нибудь дома? — громко спросил Гарри.

— Сиджей? Трент? — позвала миссис Уоррен.

Они осторожно вошли внутрь. Я направился в кухню, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что они идут за мной.

— О боже, — произнесла миссис Уоррен.

Через несколько минут пришли какие-то люди, положили Сиджей на носилки и забрали с собой. Миссис Уоррен тем временем держала меня на руках, гладила и говорила, что я хороший пес, но мое сердце бешено колотилось, и я был без ума от страха. Потом она опустила меня, а сама ушла, и Гарри тоже ушел, и я остался один.

Встревоженный, я отчаянно бегал по квартире. За окном начало темнеть, потом спустилась ночь, а Сиджей все не возвращалась. Я вспомнил, как ее щека прижалась к полу, когда она лежала в кухне, и от этого воспоминания снова заскулил.

Когда дверь наконец открылась, на пороге стоял Трент. Сиджей с ним не было.

— Макс, мне так жаль, — сказал он.

Он вывел меня на прогулку, и наконец-то я с облегчением смог поднять ногу на какой-то куст.

— Макс, мы должны поддержать Сиджей. Она не хочет проходить гемодиализ, но выбора нет. Все могло быть намного хуже.

Когда через несколько дней Сиджей вернулась домой, она была очень уставшей и сразу легла в кровать. Я с облегчением улегся рядом с ней, хотя меня волновало то, насколько печальной и обессиленной она вернулась.

Теперь мы с Сиджей каждые несколько дней ездили на машине, которая забирала нас у парадного подъезда нашего здания. Поначалу Трент ездил с нами. Мы заходили в комнату и тихо лежали, пока какие-то люди суетились над моей девочкой. Каждый раз, когда она приезжала сюда, она чувствовала себя слабой и больной, а когда поднималась с кушетки, чтобы ехать домой, то была истощенной и печальной. Но я понимал, что в этом нет вины склонившихся над ней людей, хотя они и делали больно ее руке. Я не рычал на них, как обязательно поступил бы раньше.