В кружевах потерялось время, в легкости черт шелестел прибой. Все мои прозы убили морозы, в стихах ты — главный герой; порой тонкость сквозит и в них, но штиль (ложный ли?) — когда рифма молчит. Боязнь пустоты — глотать непременно хоть безнадежность, придумать в фантазиях мир, в нем — кружева; парит. Парит хрустальная птица в лазури сердец; где-то там — мой дворец из стали и льда, но не дом для меня. Малышка-смерть рисует узоры в груди, молчи! молчи, завидев меня, убеги, прогоня.
Пустота. Непонятная, сухая-сушеная степь — раздолье, а свободы все-таки нет. «Никогда не будешь пригрет,» — говорят облака, но ты же не слушай, беги отсюда туда, где тебя ждет теплота...
...Теплота у других, догорает огонь — и вновь дров подбросают. Я им лично его разожгу, да только обратно (домой?) одна побреду, в царство тоски и выжатых красок. Ко мне прикованы, может, чьи-то глаза — среди криво надетых масок они одни лишь правду сулят. Однако же кто они — эти глаза? Мне путь освещают, во мгле те везде горят, все, в сумраке прячась, какую-то тайну таят.
Нельзя. На глаза те взглянуть украдкой — нельзя; откуда, где они, как их достичь, до дома дойдя?..
И вновь обращаюсь к забытым, зачахнувшим рощам, нахожу упоенье в цветастых полях, превращаю свою нелюбовь — несомненно, в любовь; и снова замок загадками смотрит,
и снова я
замолчала, забываясь
в хрустальных ночах.
