13 raisons pour lesquelles

Этюд шестой: Теодор Нотт моя пятая причина

«Сложно разочаровываться, когда-то, что ты ожидаешь, оказывается правдой.»

      Драко молча, совсем тихо, передвигался по коридорам Хогвартса. Настенные часы показывали семь утра, а Драко уже брел по направлению кабинета Трансфигурации. За окнами старинного замка было холодно, ветер шумел разыгравшись не по-детски, шел сплошной град, а небо было зашторено темными, грозовыми тучами. Небо разбивала на две части, молния. Это ж надо было осени так разыграться? А ведь Грейнджер сейчас совсем одна, в серых стенах Лазарета. Ему было жаль ее и он, так же как и Паркинсон, видел ее действия жалкими. Она пережила столько всего, целых семь лет безмятежной войны, а сейчас вот так, просто, решила сдаться. Порезать руки. Умереть. И это выглядело жалким.

      Возможно, какая-то часть его душонки, что была спрятана глубоко-глубоко под семью замками, сочувствовала и даже понимала Гермиону Грейнджер.

      Кабинет Трансфигурации, как и вся школа, был погружен во тьму. Такую тихую и уютную. На столе лежала элегантная кошка полосатой расцветки, она была погружена в легкий сон и тихо посапывала. Профессор Макгонагалл. Малфой, в который раз, прошелся на цыпочках к последней парте на которой расположилась чья-то спящая тушка. Черноволосая спящая тушка. Пэнси.

      От его активного разглядывания девушки, она проснулась и с  явно-раздраженным лицом, спросила:

      — Малфой, какого черта ты не спишь в своей кроватке, а ходишь тут и людей будишь? — Пэнси выглядела до чёртиков недовольной.

      — Встречный вопрос, женщина, — Малфой присел около черноволосой и стал с интересом вглядываться в её глаза. Темно-зелёные, даже оливковые глаза были наполнены грустью и отчаянием. Но всё же сдавшись ответил: — Мне не спалось, дождь сильно бил по черепице и подоконнику. А ты?

      — У меня бессонница.

      — Это ведь началось из-за Грейнджер, я прав? — он ожидал положительного отвела, но она молчала и разглядывала свои ровные, чёрные и матовые ногти.

      — На каком ты письме, Малфой? — её взгляд метнулся на его лицо и остановился на нем. Паркинсон долго смотрела на него, пытаясь найти хоть один дрогнувший мускул, оповещающий о его нервном срыве.

      — На твоем, милая, на твоём.

      — Разве тебе не было интересно, что ты сделал, чем провинился, почему виноват? Тебе не интересно, что сделали другие, почему она пыталась умереть?