— Я все еще считаю, что это неправильно, — пробормотал Ацуши, нарезая лосося и проверяя готовность ветчины, жарящейся на сковородке. — И все-таки ты согласился, — лукаво подметил Дазай, обнимая вазу с голубыми гортензиями, обрамленными широкими декоративными листьями. Накаджима беспомощно свел брови и едва сдержался, чтобы не закатить глаза — но как можно злиться на такого дурака? — Давай, дуй в ванную, я сам закончу. Осаму поставил вазу на кухонную тумбу, приобнял Ацуши со спины и мягко поцеловал его в шею, приободряя. Парень в ответ лишь тяжело вздохнул и повернул голову, чтобы мазнуть губами по его щеке, прежде чем покорно удалиться.
Суши были почти готовы — пара тарелок уже была заполнена ими, пестрящими разнообразными начинками: от икры и креветок до натто и умэбоси. Дазай быстро расправился с последними — пришлось достать новую тарелку — и даже немного прибрался на кухне, чтобы потом не нужно было думать ни о грязной посуде, ни о жирных разводах на столешнице. Закончив, он перенес все тарелки в основную комнату, достал бутылочку любимого саке, поставил рядом вазу, в очередной раз поводя носом над цветами, лишь бы ощутить их сладкий запах. Свернутый футон уже давно стоял в углу — сегодня он им не понадобится. Как и стол. Как и, на самом деле, тарелки. Наверное, такой вот ужин можно было назвать романтическим — только не хватало свечей и мягкой расслабляющей музыки. Осаму облизнулся, предвкушая трапезу и, немного подумав, открыл и баночку крабовых консервов; наверное, он уже переходил все границы, но какая разница, если Ацуши уже согласился? Парень вернулся из ванной, без особого стеснения прикрываясь полотенцем, и сразу направился к Дазаю, чтобы лечь перед ним на спину рядом с тарелками. — Мы столько наготовили, ты же будешь целую вечность это есть, — Накаджима с тяжелым вздохом провел рукой по лицу и опустил ее вдоль туловища, глядя на улыбающегося Осаму. — Ну, либо тебе нужно будет очень долго и неподвижно лежать, — начал он, откидывая его полотенце в сторону, — либо у нас останется еще на завтра. Дазай вытащил из вазы несколько листьев и уложил их на обнаженное тело Ацуши, прикрыв его пах, живот и часть груди. Повертев в пальцах палочки, он начал перемещать суши с тарелки, каждое по одному, мучительно медленно, а следом — кусочки рыбы, икры и крабовое мясо. — Крабы? Серьезно? — Накаджима это усмотрел, внимательно наблюдая за чужими действиями. — Тш-ш-ш, тарелки не разговаривают, — сказал Осаму, подцепив каплю сока, стекшую из-под розово-белого мяса по листу прямо на шрам от ожога, пальцем и тут же облизнув его. — «Тарелками» должны быть девушки. А еще их нельзя трогать руками. И на них уж точно не выкладывают крабовые консервы! — Хотелось бы Ацуши скрестить руки на груди, но как он мог себе это позволить, когда на нем покоилась такая вкусная еда! Так близко... И так далеко... — Мы уже все традиции нарушили. Думаю, ничего страшного не произойдет, если я буду говорить. — Хорошо-хорошо. — Дазай поставил на низ его живота сакадзуки и открыл бутылку саке, чтобы наполнить чашечку. Закончил он, сорвав пару соцветий гортензии и украсив ими волосы раскрасневшегося отводящего глаза Накаджимы. — Ты чудесный, — улыбнулся Осаму, погладив его по щеке. — Не каждый день моему взору предстает такая красота. Ацуши хотел было пошутить или съязвить, но, ощущая на себе полный любви взгляд, ощущая тепло чужих пальцев и трепет чужого сердца, он смог только улыбнуться и осторожно накрыть пальцы Дазая своими — лишь бы ничего с себя не уронить. — Наслаждайся, солнце, — ответил Накаджима с улыбкой, и Осаму придвинулся к нему. — Итадакимас, — прошептал он и склонился, запечетлевая на чужих губах мягкий влажный поцелуй.
