Ты в белой футболке.Лиза Ира

Глава 14

Я знала, что это случится. Знала и даже думала, что готова. Что смогу спокойно увидеть Соню с другой, потому что я её так сильно ненавижу. Но что бы так скоро... Я не была готова. Согласно традиционному ритуалу посещения страницы бывшей, я зашла на её страничку вечером, поедая хлопья с молоком. Сердце сразу же пропустило тысячи ударов, потому что на её дурацкой страничке была её дурацкая фотография с какой-то дурацкой бабой и с дурацкой подписью в виде дурацкого слова «моя». Меня затошнило. Хлопья запросились обратно в тарелку или хотя бы на пол. Я закрыла макбук. Глаза предательски защипало. Я пошла в ванную, чтобы на всякий случай быть поближе к толчку — вдруг меня всё же вывернет от реальности. Ты ведь не чужой человек для меня, Соня. Абсолютно не чужой. Помнишь, как всего два месяца назад мы сидели на набережной и смеялись? Помнишь, как ты обнимала меня, целовала в нос и говорила, как сильно любишь? Помнишь, как мы планировали жить вместе и питаться только чипсами и колой? Как ты говорила, что от такой еды тебя разнесет, а я отвечала, что буду любить даже толстого тюленя? Помнишь все те моменты, улыбки и слезы? Наши ссоры и примирения? Всё, как у всех. Любовь — в этом нет ничего необычного. Но почему? Почему ты всё же так быстро забыла меня? Я смотрела на себя в зеркало, оперевшись на края раковины. Выгляжу слишком жалко. 14 октября, что за идиотская дата? Сигареты как назло закончились, а так хочется расслабить хотя бы один из натянутых нервов. Пальцы судорожно сжимают холодную керамику. Мне просто необходимо расслабиться. Необходимо, иначе меня разорвет по швам. Состояние такое... Паршивое. Я не хочу, чтобы всё было так. Узнавать о её жизни от других и из интернета. Не хочу не быть частью её жизни. Мне больно, потому что всего два месяца назад я была частью её жизни, а теперь – нет. Конечно, это лучше, чем смерть — мне есть, кого ненавидеть. Но, мать его, человек жив, а я не могу его обнять. Я вышла из ванной, взяла в руки гитару. Но кровать оказалась слишком жесткой, в комнате было слишком темно, пальцы слишком дрожали и ежесекундно цеплялись за струны. Мелодия выходила нервной и путаной — такой же, как мои мысли и как воздух вокруг. Я бросила это дело. Открыла окно. Восемь часов. Вечерний город дышит полной грудью выхлопными газами с автострады. «Моя.» Разрешите мне вырвать глаза и не видеть этого слова, что до сих пор рисуется в голове? Не ты ли шептала мне на ушко это слово? «Моя, моя, моя» — тараторила ты, рискуя сломать мне ребра — так сильно обнимала. Зачем ты бросаешься словами, если они ничего не значат? Зачем ты рассказала всем, что я в порядке и что я приняла решение расстаться? Ты даже не дала мне время! Ты просто плюнула в меня фактом расставания, а через две минуты мой поезд уехал к чертовой матери! Бессилие вновь сменилось гневом. Перепады настроения сильно выматывают меня в последнее время. Куда мне пойти? К кому мне пойти? Не хочу никого видеть, но в этих стенах мне нет места. Здесь слишком темно и душно. Кто-нибудь, просто придите и вытащите мозг и сердце из моего тела. Не хочу чувствовать. Не хочу думать. Не хочу... Не думала даже, что так бывает. Что один человек может причинить столько боли. И никакими словами не получается передать, как болит и где болит. Если вас бросали, вы, наверно, понимаете. Интересно, каково оно, их горе? Как писала Гавальда, все думают о горе брошенных, а какого тем, кто уходит? Что же, основываясь теперь на своем опыте, понимаю, что горе Сони — вовсе не горе. Просто новое счастье, новый человек. Зачем бороться, если можно просто найти замену? Видимо, я не была так важна ей. Видимо, не было никакой любви — настоящей, которую я себе напридумывала. Я отошла от окна, а дальше всё было, как в тумане. Не особо осознавая, зачем, пошла в комнату сестры и взяла бутылку из ящика. Всегда почему-то угорала с названия — Арарат, а теперь было не смешно. Теперь присутствие алкоголя в крови казалось единственной возможностью абстрагироваться от мира. Я пила за всю жизнь всего несколько раз на вписках у знакомых, но и то — это было просто немного вина или шампанского. Но я помнила, какая легкость наступает, как легко слагаются мелодии на гитарных струнах, как хочется танцевать. И сейчас я не могла понять, что вино и коньяк — разные вещи. Мне хотелось ощутить эту легкость вновь и прямо сейчас. Хотелось вылезти из своей головы. Мне стало крайне плевать, что обычно после алкоголя я отключаюсь через час-другой, и потом меня тошнит весь день так, что я не отползаю от толчка. Всё-таки не пить, а затем напиваться в хлам — не очень хорошая идея. Но мне необходимо, необходимо хоть что-то...

И вот я сижу на подоконнике с открытой через силу бутылкой. Влажный прохладный воздух треплет волосы, я делаю глоток и допиваю первый стакан. Прошло полчаса, по венам и артериям течет что-то более тягучее, чем кровь. Я болтаю ногами в воздухе. Мыслями переношусь в прошлую осень, которая была более радостной, чем эта. Её глаза, улыбка, смех. Я как тот кролик в шляпе, который сидит перед зеркалом и вспоминает шерсть любимой. Любимая. Это такое слово... Его не говорят, кому попало. Я наливаю еще стакан. Делаю глоток. Её, руки, живот, всё её тело. Целовать. Меня начинает пошатывать, поэтому, сохраняя всё же остаток разума, слезаю с подоконника. Ещё через пятнадцать минут мне до мозга вместе с коньяком доходит огромное навязчивое желание позвонить ей. Ищу телефон в темноте до тех пор, пока не спотыкаюсь о собственную ногу и не падаю на пол. То ли плачу, то ли смеюсь. Считая это знаком к тому, что звонить всё же не нужно, на всю квартиру проклинаю всех и вся. Пьяная дурочка. Через пару минут замолкаю в надежде, что соседи не вызовут полицию. Вспомнив о соседях, уже практически полностью отключившись от реальности, выхожу на лестничную клетку и захлопываю дверь. Истерически хихикая от того, что домой теперь снова не попасть, спускаюсь вниз по лестнице. Мне очень хочется спать — на какой-нибудь теплой и мягкой перине среди тысячи подушек и одеял.

Смутно осознаю, как барабаню в дверь. Как смотрю в глазок с обратной стороны, прислоняясь руками к стене. Когда дверь всё же открывается, и я вижу оторопевшую девушку напротив, ещё не понимающую, что происходит, моё лицо озаряет странная глупая ухмылка.
«А вот и ты, ха-ха» — снова хихикаю, пытаюсь удержаться на ногах, потому что тело стало будто свинцовым от дикого желания спать. Ирин возглас и неуместные вопросы. Хихиканье сменяется внезапным приступом слёз, когда образы вновь врываются в память. Тем не менее, я почти спокойно пытаюсь говорить какие-то слова... Лица, голоса, её смех, наше лето... Губы, поцелуи... Руки обхватывают меня. Обеспокоенное лицо рядом. Знаю, что она напугана.
«Боже, дурочка» — произносит Ира, когда, поддерживая, тащит меня на кровать.
 «Вы бы уж определились, Боже или дурочка» — отвечаю ей и отключаюсь.