Девушка Лаки .

Глава 9.

Лаки высадил ее возле своего дома, пообещав вернуться через час. После этого он отвезет ее в Шансон-дю-Терр. Проводив его глазами, пока тот не скрылся из виду, Серена вошла в дом. Здесь было прохладно и тихо. Один из енотов внимательно наблюдал за ней, опершись передними лапами о дверь. Стоило Серене приблизиться к нему, как он заскулил и убежал прочь, клацая коготками по деревянным половицам галереи. Это был тот самый звук, который так напугал ее прошлой ночью. Поставив чемоданы перед входной дверью, она заглянула в кухню, открыла холодильник и соорудила себе сэндвич с ветчиной, стараясь не уронить ни крошки, чтобы не оставить следов. Справившись с этим нехитрым делом, она посмотрела на часы. Ждать еще предстоит минут сорок.
Не зная, чем себя занять, Серена задумалась над тем, что ждет ее в Шансон-дю-Терр. События последних часов с трудом укладывались в голове. Мейсон вознамерился баллотироваться в законодательное собрание. Шелби плетет интриги против Гиффорда. Само существование плантации под угрозой.
Лаки что-то сказал о бульдозерах. Компания «Трайстар» расчищает болота, чтобы освободить место для будущих лабораторий, офисов, заводских цехов и складских помещений. Сколь ни отдаленной была подобная перспектива, для Серены она стала сродни удару в самое уязвимое место. Плантация и старый дом немало повидали на своем веку. Стены дома помнят закат французского правления в Луизиане и золотой век штата перед Гражданской войной. Когда в эти края вторглись янки, они разбили на лужайке бивуак. Лестница до сих пор несет на себе следы, оставленные пьяным офицером-северянином, который пытался по ее ступеням верхом на лошади въехать в дом. Поместье пережило времена Реконструкции и Великой депрессии. Неужели оно сохранилось до наших дней лишь для того, чтобы пасть жертвой чьей-то алчности?
Нет, конечно же, нет. Хочется надеяться, что все удастся уладить и жизнь в Шансон-дю-Терр вновь войдет в обычное русло. Гиффорд будет и дальше верховодить здесь, исполняя ту роль, за которую взялся еще шестьдесят лет тому назад. Но что будет, когда Гиффорда не станет, Шелби уедет в Батон-Руж, а она, Серена, в Чарльстон? Что будет тогда?
- Нет, нет, ничего плохого не произойдет... - неуверенно пробормотала она, вставая из-за обеденного стола. Хитрец Гиффорд именно на это и рассчитывает: хочет пробудить в ней сентиментальные воспоминания о былом величии поместья и славном прошлом семейства Шериданов.
И Серена поспешила перевести мысли в иное русло. Главным предметом своих размышлений она избрала Лаки Дюсе. Для чего прошлась по обеим комнатам, пытаясь узнать по возможности больше о хозяине дома по тем вещам, которые здесь имелись, - своего рода психологический тест на восприятие с последующим анализом, сказала она себе, а не простое любопытство. Увы, ее попытка не увенчалась успехом. О Лаки она не узнала почти ничего нового. Повседневная обстановка, составленная из предметов антикварной мебели. Ничего фривольного, ничего личного, ничего такого, что могло бы поведать о его характере. Лишь уважение к доставшимся в наследство вещам и склонность к порядку. Никаких книг, журналов или фотографий, выложенных на всеобщее обозрение. Ничего личного. Стены голые; никаких картин или украшений. Тем не менее даже эти скромные открытия говорили о многом. Лаки - замкнутый человек, живущий в закрытом доме, где нет ничего такого, что напрямую говорило бы о нем. И все это сделано сознательно, как будто он скрывает от мира некую тайну. Но почему? В чем причина? Вряд ли это природная скрытность. Это даже нечто большее, нежели хитроумный лабиринт стен, которые человек возвел вокруг себя для защиты от окружающего мира. Но для чего такому человеку, как Лаки, понадобилось отгораживаться от мира? От кого ему нужно прятаться? От кого защищаться? Он ведь на вид такой сильный, такой уверенный в себе. И вместе с тем в его натуре уживаются самые противоречивые черты. Например, доброта. Он приютил у себя енотов, оставшихся без матери, и подкармливает их. Он защитил ее от нападок Гиффорда. Поддержал в те минуты, когда ей было страшно.
Серена открыла дверь в столовую. Полки посудного шкафа были забиты лишь привычными предметами кухонной утвари. Серена разочарованно простонала и, помешкав секунду, открыла дверь, ведущую в другую комнату, которая, не считая антикварной мебели, была гола, как монашеская келья.
- Вот где хранятся сокровища - прошептала она, открывая дверцу массивного бельевого шкафа рядом с изножьем кровати.
Увы, она ошиблась. В левой части располагались полки, в правой - пространство для одежды на вешалках. В самом низу - три выдвижных ящика. В шкафу она увидела джинсы, брюки камуфляжной расцветки, футболки и армейскую форму с наградами на груди мундира. Ее заинтересовала форма, однако еще большее любопытство у нее вызвали небольшие полки слева. Здесь стояли фотографии в рамках. Семейство Дюсе, запечатленное в разные моменты жизни. Среди прочих оказалась свадебная виражированная фотография родителей - красивая улыбающаяся пара с любовью смотрит друг на друга. Был и видавший виды черно-белый снимок отца Лаки, сделанный на рыбалке. Тот стоял, положив руку на плечо долговязому мальчишке, с довольной улыбкой демонстрирующему улов. Помимо старых, имелись и относительно недавние фотографии членов семьи. Дети разного возраста были поразительно похожи друг на друга - и младенцы в крестильных платьицах, и школьники в строгих костюмах во время первого причастия со старательно зачесанными назад чубами.
Рассматривая семейный фотоархив, Серена немного расчувствовалась. Значит, у Лаки есть родные, и он их любит. Разве стал бы он помещать фотографии в рамки, не будь эти люди для него так дороги? Почему же он живет отдельно от них? Шелби как-то раз обмолвилась, что, мол, его родители достойные, уважаемые люди. Неужели Лаки чувствует себя недостойным их по причине того образа жизни, который сейчас ведет? Или, может, есть какая-то другая причина, вынудившая их отдалиться друг от друга?
Протянув руку, Серена дотронулась до фотографии, на которой Лаки был снят вместе с отцом, и кончиками пальцев провела по улыбающемуся лицу мальчишки, которым Лаки Дюсе был когда-то. Что же случилось с этим мальчишкой с тех пор? Куда подевалось озорство из его глаз? Что превратило его в угрюмого отшельника, каким его видит мир сегодня?
Желание разобраться в нем было гораздо глубже банального профессионального интереса. Серене хотелось узнать его секреты, хотелось предложить ему нечто такое, чего ему явно не хватает, - утешение, спокойствие, душевное тепло. Желание это было трудно назвать разумным, и оно не доставляло ей радости. Этот факт Серена даже не пыталась отрицать. Она просто стояла перед фотографиями, испытывая боль за него и за себя. Господи, лучше бы она никогда не покидала Чарльстон!
- Мама прислала шоколадный торт, печенье и два багета. Она испекла их сегодня утром. Я положил все это на стол в кухне, - раздался за ее спиной чей-то голос.
От неожиданности Серена вздрогнула и резко обернулась, прижав к груди руку, как будто пыталась удержать сердце, готовое выскочить из нее в любой момент. На пороге стоял тощий, как жердь, мальчишка лет тринадцати в коротковатых для его роста джинсах и футболке, надпись на которой извещала о том, что Бро Бридж - лучшая в мире столица лангустов. У мальчишки были темные глаза, которые, стоило ему ее увидеть, округлились от удивления.
- Так вы не Лаки! - выпалил он. - Но здесь, по идее, должен быть Лаки!
Как только мальчик понял, что обознался, его лицо покраснело, сделавшись того же цвета, что и повернутая козырьком назад кепка-бейсболка.
Серена рассмеялась, скорее от облегчения, чем от конфуза.
- Ты напугал меня, - призналась она, закрывая дверь шкафа. - Лаки сейчас нет дома. Он вернется через полчаса. Меня зовут Серена Шеридан.
- А я Уилл Гуидри, - представился мальчик и, неуверенно шагнув вперед, протянул руку для рукопожатия, однако неожиданно на полпути задержал ее в воздухе, разглядывая на предмет чистоты. По всей видимости, Уилл счел ладонь достаточно чистой, потому что протянул руку снова. У него был такой вид, будто он опасался, как бы его не ударило током.
- Рада познакомиться с тобой, Уилл, - произнесла Серена и, крепко пожав руку мальчика, тут же выпустила. - Подождешь, когда он вернется?
- Я... это... типа... ну, хорошо, - заикаясь ответил Уилл. Он засунул руки в карманы джинсов и, шаркнув огромными, не по размеру, кроссовками, принялся разглядывать их с таким видом, будто в данный момент это было самое увлекательное для него занятие. - Я просто оставил продукты. Мама говорит, что он ничего не возьмет... - Мальчик сделал гримасу и счел нужным уточнить: - То есть не возьмет денег за то, что отгоняет браконьеров от наших садков для ловли лангустов, но мама сказала, что должна тогда хотя бы испечь для него что-нибудь вкусненькое, потому что он живет здесь совсем один... - Мальчишка не договорил и снова моргнул, как будто его поправлял некий незримый суфлер. - То есть... я хотел сказать, жил один, пока не появились вы... но тогда, может быть, вы не... я хотел сказать... это может быть... черт!.. Я не то сказал...
Серена удивленно посмотрела на мальчика.
- Что ты сказал? Отгоняет браконьеров?
Мальчишка шаркнул ногами и пожал плечами. Затем посмотрел на свою собеседницу так, будто считал, что она немного не в себе.
- Ну, да. Он постоянно этим занимается.
- Но я думала... - Серена не договорила и поспешно закрыла рот.
Потому что поняла: Лаки нарочно вкладывал ей в голову такие мысли. Она же ограничилась всего одним взглядом - и тут же решила, что он изгой, человек вне закона, и позволила себе бездоказательно в это поверить. Нет, сегодня действительно такой день, когда она чувствует себя полной дурой.
- Знаете, у нас были неприятности, - мрачно произнес Уилл и почесал острый локоть. - Отец поехал на побережье искать работу, и мы с мамой и братишками остались здесь. Браконьеры решили, что наши садки станут для них легкой добычей, но Лаки показал им, что они ошибались.
- Лаки... - пробормотала Серена. Крутой парень Лаки Дюсе. Спаситель забавных зверушек, оставшихся без матери. Защитник беззащитных людей. Не браконьер, а охотник за браконьерами, грабящими женщину с детьми.
- Он добрый человек, - произнес Уилл. - Но вы, наверно, это и без меня знаете. - Поняв, что сказал лишнее, мальчишка густо залился краской. Он был в том возрасте, когда кажется, что в жизни все так или иначе связано с сексом, и любая оплошность равна катастрофе. - Я не то имел в виду... Понимаете, я...
- Я знаю, - задумчиво отозвалась Серена. Она все еще не пришла в себя от только что сделанного открытия и потому не слишком вникала в то, что говорил ее собеседник.
Если Лаки не браконьер, тогда почему он пытался убедить ее, будто занимается именно браконьерством? И откуда у него вражда с егерем? Может, они просто недолюбливают друг друга? Может, Лаки считает, что Перри Дэвис плохо выполняет свои обязанности? Причин может быть сколько угодно, и не все из них хороши. То, что Лаки не любитель незаконной охоты и рыбной ловли, вовсе не значит, что у него за душой нет других грешков. Не исключено, что он все-таки приторговывает контрабандным спиртным, запасы которого хранит в доме и не хочет показывать его ей.
- В любом случае мне пора, - сообщил мальчишка и, шагнув к выходу, добавил: - Я оставил еду на столе.
- Да, спасибо тебе. Уверена, что Лаки будет доволен, - сказала Серена и заставила себя улыбнуться. - Была рада познакомиться с тобой, Уилл.
Мальчишка снова покраснел и застенчиво улыбнулся в ответ.
- И я тоже. До свидания.
С этими словами он выскочил за дверь и потрусил на берег, где на черной воде протоки покачивалась лодка. Серена вышла на галерею и, когда он отчалил, помахала рукой. Даже с расстояния было заметно, как мальчишка в очередной раз покраснел до корней волос. Юность, как все-таки она прекрасна! Чувствуя невольное расположение к Уиллу, Серена покачала головой и задумалась. Интересно, каким был Лаки в этом возрасте?
Что тут думать? Разве такое просто представить? Нет, конечно, практически невозможно, коль она не смогла разгадать, каков этот великан-каджун в его нынешнем возрасте. Если он не браконьер, то кто же? Контрабандист? Торговец оружием с золотым сердцем?
Ее взгляд скользнул по крыльцу и лестнице, что вела наверх, в запретную комнату.
Какое вам дело, что я здесь прячу?.. Нечего всяким дамочкам-психологам тут вынюхивать!.. И вообще, как говорится, меньше знаешь, лучше спишь...
Потому что так безопаснее?
Серена уже поставила было ногу на ступеньку лестницы, однако тотчас остановилась, мысленно приказав себе «Стоп!». Что, собственно, ей нужно? Лучше понять его или найти оправдание тому прискорбному факту, что ее нестерпимо влечет к нему? Нет, не стоит вообще об этом думать. Опустив голову, Серена смотрела на собственные ноги, как будто те принадлежали не ей, а кому-то другому. Еще бы, ведь они вопреки ее воле поднимались все выше и выше по ступенькам лестницы. Рука потянулась к круглой дверной ручке и повернула ее. Дверь открылась внутрь. Серена была готова увидеть в комнате все, что угодно, но только не это. Даже в самых буйных фантазиях она не ожидала того, что предстало ее взгляду. Казалось, она морально готова ко всему - ящикам с оружием, упаковкам наркотиков, коробкам с крадеными вещами. Увы, она оказалась не готова к встрече с прекрасным, с произведениями искусства.
Чердачное помещение было уставлено картинами. Они выстроились вдоль стен, по две-три штуки в ряд. В самом центре просторной комнаты высился мольберт. Стоявшая на нем работа была не закончена.
Переступив порог, Серена с изумлением огляделась по сторонам. В отличие от первого этажа чердак не был перегорожен и являл собой одно просторное помещение, окна которого выходили на фронтон, а на северном краю крыши были устроены световые люки. Проникавший сквозь занавески свет, приглушенный и мягкий, падал на пол вытянутыми прямоугольниками. Возле стены стоял рабочий стол. Чего только на нем не было! И банки с кистями, и тюбики с краской, и блокноты для эскизов, и карандаши, и заляпанные пятнами краски тряпицы. Пол застелен куском брезента, поверх которого был установлен мольберт. В помещении стоял густой запах масляной краски и каких-то химикатов, по запаху похожих на дешевую парфюмерию.
Так вот каков главный секрет Лаки Дюсе! Он художник.
Стараясь не наступать на брезент, Серена осторожно обошла мольберт, чтобы получше разглядеть стоящие у стен картины. На всех до единой было изображено болото: лесные заросли и повисший над водой туман. Картины на редкость тонко передавали волшебную тишину природы, некое неуловимое ощущение ожидания. Это были прекрасные живописные работы, притягательные, удивительно красивые, исполненные гнетущего напряжения и мучительного чувства одиночества. Они были великолепны и одновременно слегка пугали. Серена задержалась перед одной из них, на которой была изображена одинокая белая цапля. На фоне высоких серых стволов огромных кипарисов, увешанных фестонами мха, и плавающих среди них клочьев серого утреннего тумана величественная птица казалась маленькой и невзрачной. Серена стояла посреди душной комнаты, и ей казалось, будто картина затягивает ее в свое природное пространство и вот-вот проглотит целиком. Она едва ли не кожей ощущала промозглый холод тумана, ноздри щекотали прелые запахи болота. Казалось, будто она наяву слышит далекие крики невидимых птиц.
Все картины отличала одна общая особенность - они как будто тянули зрителя в самое сердце болот, в самую гущу терзавших художника мук. Это были талантливые, уникальные полотна.
- О, Лаки! - прошептала Серена, чувствуя, как к ней приходит мучительное переосмысление. Она закрыла глаза и зарылась лицом в ладони.
Именно этого он и страшился больше всего. Ему не хотелось, чтобы за фасадом грубоватой бравады она разглядела его ранимую суть. Но не потому, что он ее стыдился, а потому, что просто не любил, когда кто-то пытается заглянуть ему в душу. Эти же картины были слишком личными, слишком интимными. Лаки Дюсе не из той породы людей, что легко впускают окружающих в свой внутренний мир. Теперь ей это было предельно понятно. Чего она никогда не подозревала, так это того, что его внутреннее «я» окажется столь ранимым, столь исполненным душевными терзаниями и тоской.
Обхватив себя за плечи, как будто ей было зябко, Серена посмотрела на картину, изображавшую надвигающуюся грозу. Тревожное недоброе небо представляло собой беспорядочную серо-зелено-желтую массу, нависшую над спокойной водной гладью. На глаза невольно навернулись слезы.
Лаки постоянно давал ей понять, чтобы она не смела вторгаться в его жизнь, не смела проявлять излишнее любопытство. Он согласился лишь стать ее проводником, сдержанным и не слишком любезным, и скрепя сердце временно предоставил крышу над головой. Она же проявила излишнюю настойчивость, если не сказать беспардонность, объясняя свое любопытство профессиональным интересом. Уверив себя в том, что имеет право выяснить, в ладах он с законом или нет, она даже не заметила, как нарушила самое главное право человека - право на личную жизнь. Серена резко обернулась и шагнула к выходу. В следующий миг у нее перехватило дыхание: в дверном проеме, пристально на нее глядя, молча застыл Лаки. Он стоял неподвижно, однако Серена едва ли не кожей ощутила исходившее от него напряжение, которым было наэлектризовано окружавшее пространство. Она встретилась с ним взглядом, и глаза его сверкнули, словно молния, которая предвещает приближение бури.
- Простите, - прошептала Серена, чувствуя, что вся дрожит. - Мне не следовало заходить сюда.
- Верно, не следовало, - глухо отозвался Лаки. Его голос клокотал яростью.
Он не сводил с нее глаз, из последних сил пытаясь не сорваться, не выплеснуть скопившийся в душе гнев. То, чем он занимался здесь, в этой комнате, было его личным делом. Когда он вернулся из Центральной Америки, этот чердак стал для него своего рода святилищем, кельей, его утешением и его спасением. Он мог проводить здесь долгие часы, исцеляя душу, нанося мазки краски на холсты, пытаясь собрать воедино разум и чувства, избавиться от тяжкого груза пережитого, груза, который мучительно раздирал его сознание. Картины были самым интимным отражением его чувств: боли, от которой он был не в состоянии избавиться, страхов, в которых упорно не желал признаваться самому себе. Позволить кому-то постороннему видеть их было равносильно тому, как если бы он распахнул свою душу, обнажил ее и выставил на всеобщее обозрение. Это было немыслимо. И вот теперь случилось именно то, чего он так надеялся избежать, чего старался не допустить.
- Я не хотела вторгаться в вашу жизнь, - повторила Серена, ощущая себя полной идиоткой.
- Но именно это вы и сделали, - возразил Лаки. Он прошел в комнату и, не скрывая своего раздражения, принялся накрывать картины кусками материи. - Скажите, все психологи так поступают? Копаются в головах у людей, выуживают их тайны?
- Я просто хотела проверить, нет ли здесь какой-нибудь контрабанды. У меня есть право знать, что представляет собой человек, в чьем доме я оказалась, - ответила Серена, прекрасно понимая, насколько жалок, эгоистичен и лицемерен ее ответ.
Лаки резко обернулся и, схватив ее за руки, притянул к себе. Серена была вынуждена откинуть назад голову и посмотреть ему прямо в глаза.
- Здесь у вас нет никаких прав! - прорычал он. - Это не ваш дом. Это не светское общество, Шелби. Здесь не действуют никакие правила, кроме моих.
- Серена, - поправила она его дрожащими губами. Лаки растерянно посмотрел на нее. Ей показалось, будто в глазах его промелькнуло безумие, и ей впервые сделалось по-настоящему страшно. Не знаю даже, что и думать... Люди говорят, что он не сумасшедший... - Мое имя Серена, - еле слышно прошептала она, видя, как Лаки отчаянно пытается сдержаться, подавить в себе вспышку гнева.
В следующий миг он заморгал, как будто пелена слетела с его глаз, и он почувствовал, как к нему вновь возвращается разум. Еще мгновение назад клокотавшая в нем ярость постепенно пошла на убыль. До него дошел смысл ее слов. Он резко выпрямился и выпустил ее руки. Серена отшатнулась и наткнулась на мольберт. Тот покачнулся, а с ним и прикрепленная к нему картина.
- Я знаю, кто вы такая, - угрюмо произнес Лаки и, пригладив волосы, принялся расхаживать по комнате туда-сюда, как загнанный в клетку тигр. Взгляд его был устремлен в пол, хотя по-прежнему пылал яростью. А еще Серена заметила в его глазах... страх. - Черт вас побери! - бросил он ей, надрывно дыша, как будто ему не хватало воздуха.
Боже, как несправедлива к нему жизнь! Она ограбила его, лишила самого дорогого. Отняла молодость, доверие к людям. Похоже, у него остались лишь гордость и его внутренний мир. И вот теперь эта женщина, что стоит в его комнате и испуганно смотрит на него нежными карими глазами, готова лишить его того последнего, что у него есть. Нет, пусть даже не надеется! Он не желает впускать ее в свою жизнь. Ему не нужно напоминаний о прошлом, которые она невольно разбудила в нем. Не нужен огонь, который она разожгла в его крови, будь она проклята!
Серена неловко попыталась вернуть мольберту устойчивость. Она продолжала смотреть на Лаки и видела клокотавшую в нем бурю, видела, как он пытается эту бурю подавить, взять себя в руки. Ее страх понемногу пошел на убыль, сменившись другим чувством - непреодолимым желанием заговорить с ним.
- Лаки, я не хотела вторгаться в вашу личную жизнь, - проговорила она. - Простите меня, я виновата перед вами. Я была не права. Извините.
Он остановился и искоса посмотрел на нее. Его глаза показались ей похожими на расплавленное золото. На его смуглом лице возникла недобрая улыбка.
- Вы извиняетесь. Вы вторглись в мою жизнь, нарушили мое личное пространство, мое уединение, втянули меня в ваши семейные дрязги и теперь заявляете, что просите у меня прощения. Вы используете меня в своих интересах и приносите извинения. О, как трогательно! Как благовоспитанно! О господи, как это в духе сестер Шеридан!
Его слова обрушились на нее оглушительным грохотом литавр. Серена перехватила его взгляд и неожиданно как будто прозрела.
- Так вы хорошо знаете Шелби? - осторожно поинтересовалась она, опасаясь услышать его ответ, тем более что тот был предсказуем.
- Вполне, чтобы не пойматься на ту же удочку с ее сестрой.
Серена была не готова к уколу ревности, однако он тотчас пронзил ее сердце, стоило ей представить Шелби и Лаки вместе. В такое верилось с трудом. Увы, иного выбора у нее просто не оставалось.
- Я не Шелби, - заявила она, облачаясь в броню непробиваемого спокойствия. - Я совсем не такая, как она. Извините, если я сделала вам больно, но я не желаю платить за ее грехи.
- Забудьте, - пробормотал Лаки. - В любом случае это было давно.
Он отлично видел, что она готова засыпать его вопросами, однако, чтобы не дать ей такой возможности, вновь принялся расхаживать по комнате, тем самым давая понять, что не желает продолжать разговор.
- Так что же вы ожидали увидеть здесь, cherie? Контрабанду? Оружие? Наркотики?
- Вы вынудили меня принять вас за браконьера, - призналась Серена. - Но почему, Лаки? Почему вы хотели, чтобы я думала о вас хуже, чем вы есть на самом деле?
Чтобы ты держалась от меня подальше. Чтобы не вторгалась в мою личную жизнь. Чтобы, не дай бог, не прикоснулась к уязвимым местам. Он прижал руки к вискам, как будто пытался обуздать мысли, клокотавшие в его сознании, бросил взгляд в ее сторону, и из его горла вырвался крик бессильной ярости. Серена вздрогнула, но не сдвинулась с места, упрямо дожидаясь его ответа. Лаки бросился к ней. Казалось, еще мгновение, и он сорвется. Но нет, он замер в считаных сантиметрах от нее.
- Вы смотрите на меня и видите лишь плохое. Это потому, что я действительно такой, - продолжал он гнуть свою линию.
- Я видела то, что вы хотели, чтобы я увидела в вас. А не того, кто вы есть на самом деле.
- Нет, cherie, - с безмерной горечью в голосе ответил он. - Вы видели меня настоящего.
- Неправда! А это? - Серена указала на незаконченное полотно на мольберте. - Вы не хотели, чтобы я увидела эту картину. Но ведь в этом нет ничего дурного. Ваши картины прекрасны и трогательны. Почему вы прячете их от людей? Неужели они слишком много говорят о вас?
Яростно чертыхнувшись, Лаки сорвал с мольберта незаконченную работу и, как гигантскую тарелочку-фрисби, швырнул через всю комнату. Несчастная картина с грохотом ударилась о ножку рабочего стола. Подрамник на одной стороне раскололся пополам, холст треснул и разорвался.
- Краски и холст, только и всего, - презрительно прокомментировал Лаки. - Я просто коротаю время за этой мазней. Даже не пытайтесь ничего анализировать, доктор Шеридан. Не тратьте ваше драгоценное время, не ищите в этих штуках скрытых символов или метафор. Единственное, чего мне хочется в данный момент, - это прикоснуться к вам, - сказал он и рывком притянул ее к себе. - Именно так я и хочу прикоснуться к тебе, моя дорогая! - жарко прошептал он, проводя рукой по ее волосам, а затем по спине и бедрам. Его пальцы впились в нее грубо, без всякой нежности. - Я именно так хочу прикасаться к тебе. - Он поднял руку и сжал ее грудь. - Это все, что я могу тебе дать, и все, что позволю тебе получить.
Лаки наклонился к ее лицу и крепко поцеловал в губы.
Ей следовало оттолкнуть его. Здравый смысл подсказывал Серене, что нужно его оттолкнуть. Здравый смысл подсказывал ей, что, кем бы ни был Лаки Дюсе, браконьером или художником, он человек сложный и непонятный; человек, с которым ни в коем случае нельзя связывать свою судьбу. Которого следует остерегаться. Он сам честно предупредил ее об этом. Все, что ему нужно, - это физическое обладание, животный секс, и ничего более. Ему хочется лишь одного: удовлетворить плотское желание, продемонстрировать власть самца - и никакой романтики. Он хотел добиться своего грубо, не принимая в расчет ее чувства и желания. Он хотел ее, хотел вопреки собственной воле и разуму. Она тоже хотела его, и это повергало ее в смятение. Она была слишком умна, чтобы попасться в эту ловушку и уступить мужчине, который идет на поводу страстей. Она была слишком изысканна и рафинированна, чтобы хотеть варвара, и, главное, отдавала себе отчет в возможных последствиях. Ей следовало оттолкнуть его, но она этого не сделала. Не смогла сделать. Ей были приятны его прикосновения, сладок его поцелуй. Он пробудил в ней инстинкт, который дремал в ней даже в годы ее замужества. В эти минуты ей хотелось утолить давний, ненасытный голод. Это пугало и одновременно возбуждало. И Серена сдалась, причем сдалась без боя. Как голос разума ни пытался убедить ее в том, что она совершает ошибку, ее женское «я» говорило, что она поступает правильно.
Ее женское начало, ранее не изведавшее истинной страсти, теперь яростно требовало своего и толкало дальше в объятия к этому мужчине, этому суровому воину с душой художника. Серена попыталась убедить себя в том, что он преступник. Но нет, преступником он не был. Скорее перед ней человек с потаенными страхами. Человек, который старательно прячет свою нежность, внутреннее одиночество и доброту под маской волка-одиночки, но который отчаянно нуждается в любви и ласке.
Серена не стала отталкивать его, а, напротив, прижалась к нему еще сильнее.
Чувствуя, что она отвечает на его поцелуй, Лаки как-то беспомощно простонал. Он явно этого не ждал. Он хотел оттолкнуть ее, напугать, вызвать у нее отвращение и, наконец, отдалиться от нее так, чтобы исключить любую возможность симпатии или душевной привязанности. Однако в то самое мгновение, как Серена оставила сопротивление, фактически так его и не начав, улетучился и его гнев. Острая тяга к ней океанской волной нахлынула на него и накрыла с головой. Ему хотелось прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи. Сжимать в объятиях. Он хотел без остатка раствориться в ней. Он понимал, что это безумие, но такое сладостное безумие, перед которым невозможно устоять.
Лаки немного отстранился и заглянул ей в глаза. То, что он увидел, было зеркальным отражением его собственной растерянности, желания и испуга, вызванного этим желанием.
- Я хочу тебя, - прошептал он, пытаясь распутать в собственной душе клубок противоречивых чувств. - Я хочу тебя, Серена.
- Я знаю.
Голос ее прозвучал еле слышно, легким шепотом сорвавшись с ее моментально вспухших от его поцелуя губ.
Ее коса расплелась и беспорядочно разметалась по плечам, отливая золотом в лучах падавшего в окно света. В эти мгновения она казалась ему олицетворением искушения, искушения, которому он не в силах противостоять.
- Прошлой ночью я кое на чем остановился, - напомнил он ей. - На этот раз, cherie, я не остановлюсь, пока не доведу дело до конца.
Серена почувствовала его возбуждение, его восставшую мужскую плоть, крепко прижатую к ее животу. Похоже, его слова - не пустые обещания. Впрочем, ее тоже пронзило первобытное желание, и она поняла: он хочет заявить на нее свои права так, как в каменном веке мужчина-охотник заявлял права на понравившуюся ему женщину. Лаки снова впился ей в губы жадным поцелуем. Взяв в ладони его лицо, Серена с не меньшей жадностью ответила на его поцелуй, как бы давая понять, что не намерена его останавливать.
Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как разум, логика и самоконтроль покидают ее, стремительно куда-то улетучиваются. От удовольствия, от близости его тела, от исходящей от него силы Серена едва не потеряла сознание. Она обняла Лаки за шею и в следующее мгновение ахнула от восторга: это ее мягкая женская грудь прижалась к твердой, как камень, мускулистой мужской.
Лаки одной рукой крепко прижал нижнюю часть ее тела к себе, а другой потянулся к шее, чтобы расстегнуть пуговицы на блузке. Сейчас для него важнее всего было прикоснуться к ее коже, видеть ее. Верхняя пуговица выскользнула из петельки, и он принялся расстегивать следующую. Одна за другой остальные пуговицы капитулировали, падая от его рывков на пол.
Осыпая поцелуями ей шею, он потянул с плеч Серены блузку. Его большие пальцы проникли под бретельки бюстгальтера и тотчас соскользнули ниже, увлекая за собой чашечки. В следующий миг ее грудь уже была открыта его прикосновениям, его взгляду, его неутолимому голоду поцелуев.
Он взял губами сосок и потянул. Серена вскрикнула и впилась пальцами в его шелковистые волосы. Чувствуя, как жар желания охватывает все ее естество, она прижимала его к себе, как будто пыталась раствориться в нем.
Они вместе опустились на колени на брезентовое покрывало, на котором раньше стоял мольберт. Серена капитулировала перед требовательным поцелуем, таким восхитительным, таким сладостным, дарившим ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Не менее восхитительным было и прикосновение мужской руки к холмику ее груди. Ее руки в это время беспорядочно и неутомимо скользили по его широким плечам, сжимая и разжимая ткань футболки.
На мгновение отстранившись, Лаки сорвал с себя футболку и, не отрывая от Серены глаз, швырнул на пол. Его взгляд был полон страсти и желания. Когда же она посмотрела на него, у нее перехватило дыхание - и от удивительно строгого выражения его лица, и от красоты сильного, мускулистого тела. Это тело являло собой мечту любого скульптора. В глазах Серены оно было воплощением мужской красоты, красоты самца, изголодавшегося, но не прирученного, нацеленного на исполнение своего единственного желания.
Когда же он снова схватил ее за руки, она удивленно ойкнула и сладостно простонала от его прикосновения. Их тела вновь соприкоснулись, мягкая женская кожа - с загорелой и крепкой мужской. Мужчина и женщина. Уже этих прикосновений хватило, чтобы по телу Серены пробежала дрожь предвкушения тех сладостных близких мгновений, когда он овладеет ею.
Лаки грубо и страстно поцеловал ее, еще крепче прижимая к себе, давая ей ощутить силу его желания, и принялся расстегивать пуговицы на ее шортах. Мешковатые шорты цвета хаки соскользнули по ногам на пол. Тогда он взялся за резинку трусиков и рывком сорвал с ее бедер окаймленный кружевами шелковый лоскуток. Серена снова застонала от удовольствия.
Лаки продолжал что-то нашептывать ей. Одной рукой он поглаживал ее обнаженное бедро и округлые, упругие ягодицы, а тем временем пальцы другой скользнули к кустику темно-русых волос внизу живота. И пока они исследовали ее влажную, горячую плоть, он снова принялся шептать ей на ухо слова страсти, восхищения и желания, слова на языке, который она не понимала.
Серена попыталась восстановить дыхание и прошептать в ответ его имя, но не сумела. Лаки ласкал ее властно, со знанием дела. Когда же его палец проник в ее святая святых, чтобы проверить ее готовность, Серена блаженно охнула. Ее бедра непроизвольно сжались, сдавливая его руку, приглашая его, беззвучно умоляя не останавливаться.
Лаки приподнял голову и посмотрел на нее сверху вниз. Глаза Серены были закрыты, губы слегка приоткрыты. Изогнув спину дугой, она подалась вперед. Золотистые волосы разметались по плечам, делая ее похожей на необузданного развратного ангела. Куда только подевались ее сдержанность, ее хваленое самообладание. Не осталось ничего и от былой изысканности и аристократической утонченности. Она была просто женщиной. Женщиной, которая хочет мужчину, и ее тело бесхитростно заявляло об этом, нисколько не скрывая всепоглощающего желания. Истекая влагой, Серена энергичными движениями отвечала на движения его руки.
Желание ураганом клокотало в нем, огнем выжигая разум и бешено пульсируя в паху. Никогда еще он так сильно не хотел женщину. Он желал ее каждой клеточкой тела и чувствовал, что она готова принять его. Ее тело молило, чтобы он поскорее овладел ею. Ноздри его затрепетали, как у жеребца, почувствовавшего кобылицу. Лаки ощущал пряный аромат ее духов и запах женской терпкой росы возбуждения. Он остановился и рванул «молнию» джинсов, чтобы высвободить рвущийся на свободу возбужденный и трепещущий от желания член. Серена потянулась к нему и сомкнула пальцы вокруг его боевого копья страсти, с восхищением отметив его завидную длину и размер. Она погладила его и снова взяла в пригоршню, затем стала ласкать его размеренными движениями вверх-вниз, постепенно все крепче и крепче сжимая. В ответ на ее ласки его член сделался еще больше. Когда же ее большой палец скользнул по его бархатистой головке, Лаки шумно втянул в себя воздух.
Прижавшись губами к его груди, Серена легонько лизнула кончиком языка его сосок, лишив Лаки последних остатков самообладания. С его губ сорвался стон обезумевшего от страсти животного. Он должен взять ее прямо сейчас, не медля ни секунды.
Лаки положил Серену на спину и лег на нее сверху, пытаясь проникнуть в нее полностью и одним рывком. Она вскрикнула и впилась ногтями в его спину. Ее тело напряглось.
- О небо! - простонал Лаки, опершись на локти, борясь с природным желанием погрузиться в жаркую и влажную пещеру ее тела. - Прими меня полностью, cherie, - взмолился он. - Прошу тебя, Серена! Полностью, всего меня!
- О, Лаки! - охнула она. - Не могу. Ты такой... слишком... большой...
- Тсс! - прошептал он, прикоснувшись губами к ее виску. - Просто расслабься, дорогая, не будь такой напряженной. Все будет хорошо, вот увидишь. Ты только расслабься, только и всего. Да, так правильно.
Она неуверенно поерзала под ним, принимая его в себя еще на один дюйм, затем сжала его копье лепестками своего бутона, чем вызвала в нем новый приступ наслаждения. Лаки из последних сил сдерживался, пытаясь обуздать клокотавшее в нем желание грубо вонзиться в нее, войти на всю длину своего фаллоса. Убрав прядь волос с ее щеки, он неторопливо поцеловал Серену, постепенно проникая в нее все глубже и глубже, чувствуя, как постепенно ее тело расслабляется, радостно принимая его.
- Да ты такая же крепкая, как сжатый кулак, - прошептал он, касаясь губами ее губ. Он пытался сдержаться и не форсировать события, давая ей возможность спокойнее, без всякого напряжения принять его. - Mon Dieu, неужели мужчины в Чарльстоне не знают, как нужно обращаться с такими красивыми женщинами?
Серена ничего не ответила ему, просто не смогла, и все. Она утратила дар речи и не могла сказать ему, что даже не помнит имени последнего мужчины, с которым спала, потому что оно стерлось из ее памяти. Сейчас все ее мысли были заняты только им. Она чувствовала только его: ощущала, как он проникает в нее, ласкает ее, целует. Она гладила его скользкую от пота мускулистую спину. Затем ее руки скользнули ниже и сжали его ягодицы, как будто она пыталась вдавить его в себя, одновременно поднимая бедра навстречу ему, чтобы он мог войти в нее как можно глубже.
Его большое тело крепко прижалось к ней и начало медленно двигаться, ритмично поднимаясь и опускаясь, набирая при каждом новом толчке силу и скорость. Серена дугой выгибалась под ним, стараясь, чтобы их движения совпадали по времени, устремляясь к чем-то такому, о чем она раньше даже не подозревала. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Она ни разу в жизни не испытывала ничего подобного. Возбуждение владело ею, нарастало с каждым мгновением, накапливалось в ней, отбрасывая прочь благоразумие и самоконтроль. Это одновременно пугало и было чертовски приятно. Ее словно уносило куда-то вдаль на гребне исполинской волны наслаждения. Серена прильнула к Лаки, как будто он мог вернуть ее в реальный мир. Она крепко обняла его и обхватила ногами его стройные бедра. И все равно возбуждение продолжало нарастать, оно становилось более жарким и ослепительным в своей силе. Ей казалось, что ее тело вот-вот разлетится во все стороны миллионом сверкающих осколков.
- Лаки!
Лаки почувствовал, что она приближается к пику наслаждения, и услышал, как она выкрикнула его имя. В следующий миг его сознание затуманилось, и он взорвался в ней струей горячего семени. С хриплым стоном еще глубже погрузился в нее, на время утратив способность мыслить, способность понимать и ощущать что-либо, кроме пульсирующего контакта их тел. Эти мгновения были настолько сладки, настолько совершенны и неповторимы, что на мгновение горечь улетучилась из его души, и Лаки впервые за последнее время почувствовал себя чистым, легким, свободным от всего и умиротворенным. Он ухватился за это ощущение, как за спасательный круг, как можно крепче сжимая Серену в объятиях, словно пытался впитать в себя ту доброту, которую неожиданно для себя обнаружил в ней.
Реальность постепенно, как будто отдельными мазками картины, возвращалась к нему. Казалось, будто он выходит из пелены тумана на ровное ясное пространство.
Заляпанный краской кусок брезента. Ножки мольберта. Узкие полоски света, проникающие сквозь щелки в занавесках. Женщина под ним.
Он посмотрел на Серену, и в груди у него что-то болезненно сжалось. Она беззвучно плакала, отвернув голову в сторону. Слезы, одна за одной, выскальзывали из-под ресниц. Он сделал ей больно. Он чувствовал, как сильно она напряжена, и все же позволил себе отдаться во власть желания, пренебрегая всем остальным, и тем самым злоупотребил ее доверием. Боже, как же по-скотски он повел себя!
Он не раз говорил себе, что ему все безразлично, что ему ни до чего и ни до кого нет дела. Вид женских слез это опроверг. Его воспитали в духе уважения к женщинам. Несмотря на цинизм, укоренившийся в нем за последние годы, мысль о том, что мужчина способен сделать женщине больно, оскорбить ее или унизить, представлялась ему отвратительной. Стоило ему подумать о том, что он сделал больно Серене - храброй и гордой Серене Шеридан, чья аристократическая внешность скрывала за безупречным фасадом тайные страхи, - как эта мысль пронзила его в самое сердце, гораздо глубже и больнее, чем он был готов признаться самому себе.
Слегка дрожащей рукой он провел по ее волосам и коснулся виска.
- Серена. Прости меня...
- Не надо извиняться, - прошептала она. - Со мной все в порядке.
- Я сделал тебе больно. Я был слишком груб. Я...
- Нет. Просто со мной такого ни разу не бывало, - сказала она, сокрушив этим признанием его чувство вины.
До Лаки неожиданно дошел смысл этого бесхитростного признания.
- Никогда?
Серена повернула к нему голову и слабо улыбнулась.
- Никогда со мной не было ничего подобного. Я даже не представляла, что мне может быть так хорошо. В сексе я не слишком умелая.
Ничто не могло возбудить его сильнее, чем эти слова. Даже если бы она призналась ему в своей девственности. Ему было чертовски приятно осознавать, что раньше ни один мужчина не смог доставить ей такого удовольствия, как он. Ощущение собственной мужественности вспыхнуло в нем, и на этот раз он даже не стал пытаться подавить его или отрицать. Серена принадлежит ему, он чувствовал это на инстинктивном уровне. Она его женщина. Все еще оставаясь в ней, он вздрогнул, и ее тело тут же отозвалось на это движение, машинально сжав его еще крепче и не желая отпускать. Он снова посмотрел на нее, ощущая себя во власти чувств, которым он был не в состоянии дать определения. Серена ответила ему нежным взглядом. Губы ее слегка приоткрылись.
- Ma jolie fille, - произнес он и, опустив голову, поцеловал ее в шею. - Может, это и был твой первый полет к небесам, но он точно не последний.