the narrator

twelfth story.

  В старом, почти советском трамвае невероятно тихо, лишь шум колес разрывает то безмолвие. Редкие остановки, на которых никто не заходит, ведь в такое дождливое воскресное раннее утро никто никуда не выходит, все сладко спят в кроватях или просто дома с родными людьми. Но такой вариант не для парня, сидящего на самых дальних местах, глушащего алкоголь прямо из горла.

  Зелёная бутылка от вина отражала фонари, мелькающие в окнах, голова, склонённая к влажному от конденсата стеклу была опущена. Длинные цепкие пальцы крепко, не смотря на опьянение и слабость, держали стекло, не давая ему упасть. Направленный в пустоту не менее пустой взгляд ничего не выражал, хотя в груди бушевал пожар. И стало не понятно, от чего он горел теперь

  "Я люблю не тебя, а твою любовь". эта фраза как бешеная крутилась к голове, не давая покоя. Кто же знал, что тот, ради кого он в целом жил, окажется такой? Ей нужно было заткнуть дыру в груди от прошлого и очень удачно попался он. Влюблённый по уши в эти веснушки, пирсинг и маленькие пальчики. Но это же и его сгубило. Сейчас светловолосого сжигали изнутри отчаяние, страх и ненависть. Надежда на то, что это было спором или просто неудачная шутка потухала с каждой секундой воспоминаний всех моментов с ней. С тихим стоном отчаяния откинув волосы назад, парень поднялся с места и шаткой походкой направился к выходу, зная, где уже выйдет.

  Закурив сигарету, пьяной походкой он пошел в те самые тихие дворы на окраине города, где чаще всего встречаются наркоманы и просто мутные типы, обчищающие всех, кого не лень. Редко проезжающие машины с шумом разбрызгивали воду из луж, при этом не попадая на черной длинной пальто, хотя грязь, летевшая с ботинок и так испачкала его подол. Звон разбитого об асфальт пустого сосуда, где раньше был дурманящий разум напиток. Самый острый кусок опускается в карман и усталая полуулыбка разрезает грустное лицо...

  Рассвет, нежно - розовый, отражается на темной воде реки, освещая рядом стоящие деревья. Они словно светятся из за росы. И холодное тело с порезанными венами сидит, прислонившись к спинке старой лавочки, пустыми, блеклыми глазами смотрит на это в последний раз.