Immortale

3

Призрачное сомнение, растекающееся по воздуху сжимает лёгкие, будто оборачивая руку вокруг глотки, - препятствуя подаче кислорода извне.
Звенит посуда, льются алкогольные напитки, музыка в привычной для себе среде громыхает, но мысли не умолкают, засасывают изнутри в водоворот, после кидают в тугой капкан и куда-то на съедение голодным львам.

Та самая группа львов , заходят последними, ленивой горделивой походкой, способные по одному щелчку пальцев изувечить жизнь каждой стоящей девушки здесь, что выстроились для них в одну сплошную линию. Надменные ухмылки и оценивающие взгляды, пафос просвечивается через каждую клетку их тела и отражается в собственных поблескивающих швейцарских Rolex. Дорогой парфюм, который веет за километр, выглаженные костюмы и зализанные причёски, – всё по строжайшему канону, не иначе. Переступают порог клуба, и плотные облака дыма окутывают их со всех сторон.

– Филипп, рад тебя видеть!

Лицо Роберта косит от скрываемого за маской радости омерзения, откровенная фальшь искрится прямо в глазах, широкая улыбка и быстрый хлопок по плечу, и запах с нотками отвращения, что окутывает плотным коконом, усиливается предположительно у всех в зале.
Филипп глядит подозрительно, но уходит в сторону, умудрившись даже не дернуть бровью и не съязвить напоследок что-то едкое, дабы выбесить из себя владельца клуба.
Он может. С его финансовым положением, в принципе - может всё и умело этим пользуется.

Вик стоит в этой очереди третьей, когда тошнотворный богач со своими друзьями отсматривает каждую девочку, словно попал в бордель. Она шумно глотает воздух и опускает глаза, рассматривает собственные пальцы, будто надеяться разглядеть там...что? Смысл своего существования?

Губы Марии в беззвучном шепоте лепечут не бойся, всё хорошо, гладя подушечками пальцев нежную кожу трясущихся рук.

– Как твоё имя?

– Виктория.

Голос дрожит, а в глубине глаз разрастается паника, как огромный снежный ком, несущийся с горы, что с минуты на минуту грозит смертельно-ледяным покрывалом. Язык заплетается, перед собой плывет, а пустота под ребрами ширится, еще немного, и рухнет туда целиком, как в бездонную яму и потонет в пучине ебучего пиздеца, едва барахтаясь.
Берет её руку, словно дорогой хрусталь, чуть сжимая ледяные дрожащие пальцы, поглаживая. Чуть помедлив наклоняется, касается губами тыльной стороны ладони, оставляя почти невесомый поцелуй смерти, пробегающий точно укольчик смерти по телу.