Алхимический корпус

Часть 7

Песок, раскалённый палящим солнцем за день, медленно остывал. Ясное небо, усыпанное яркими колючими звёздами, раскинулось над пустыней. Барханы, в полутьме казавшиеся седыми, простирались до самого горизонта. Тихая прохлада окутала путника, вместе с лёгким ветром унося все мысли куда-то на край тёмного неба.       За спиной раздался тихий шорох — тонкие струйки песка змейками разбежались из-под ног. Путник обернулся и замер, поймав на себе взгляд ясных голубых глаз. Хельга была так близко, стоило лишь протянуть руку и дотронуться до светлых шелковистых прядей волос. Сделать один шаг, чтобы заключить её в нежные объятия, прижать к себе и никогда не отпускать.
Такую далёкую и такую любимую…       И путник шагнул навстречу, срываясь в бездну, давясь песком, скрипевшим в зубах. Он звал её до хрипа в горле, но призрак прошлого рассыпался прахом, оставив путника бороться с тягучими липкими кошмарами в одиночестве.

***

      Фарид очнулся в холодном поту, судорожно сжимая скомканный плед. Его пальцы тряслись. Ишварит с трудом отдышался и сел; диван, ставший его пристанищем на этот месяц, тихо скрипнул. Почему она приснилась ему сейчас, спустя столько лет? Почему он, давно уже успевший забыть предавшую его аместрийскую женщину, трепещал от одной лишь мысли о ней?       Мужчина шумно выдохнул и устало потёр глаза. Снова заснуть он не смог бы, а оставаться в тёмной духоте фотолаборатории не было ни малейшего желания. Фарид обулся, снял со спинки стоявшего рядом стула плащ и, едва не упав посреди маленькой каморки, споткнувшись о лежавший на полу штатив, ушёл.       Холодный сентябрьский ветер то и дело задувал зыбкий огонёк зажигалки, пытаясь пробраться под натянутый капюшон. Наконец удалось закурить, и дым от сигареты заклубился в воздухе, растворяясь в утреннем тумане.       «Отвратительная привычка.       А ведь до её смерти ты не курил».

***

      Хоть воскресенье не являлось выходным днём, небольшие поблажки для курсантов были. Например, утро не начиналось с зарядки, после завтрака проходило всего три занятия — тактика, история алхимии и культура речи (и никакой тебе начертательной геометрии или основ матанализа, как по вторникам). Однако следом за такими прекрасными предметами шло полтора часа ада на плацу — строевая подготовка (лучше бы утреннюю гимнастику оставили!), которую вёл уже успевший «полюбиться» Эдварду Криспин Бейтс. Коренастый, плотно сложеный прапорщик не вызывал чувства тревоги при первом знакомстве, однако кадеты уже успели понять, что за внешностью улыбчивого добряка кроется строгий и жёсткий характер несгибаемой личности. На первом занятии по самообороне Бейтс выжал из ребят все соки, при этом ни разу ни на кого не повысив голоса. К юным дарованиям прапорщик обращался не иначе как «господа курсанты», правда, иногда срываясь на «зелёных желторотиков» (когда, например, после трёх разминочных кругов по плацу на ногах стояло лишь трое ребят из шестнадцати). Было во всей этой уменьшительно-ласкательной вежливости что-то пугающее: то ли милая улыбка садиста-рецидивиста, не покидавшая лица преподавателя, то ли тонкий шест длиной в половину человеческого роста, которым Бейтс при каждом обращении к «господам курсантам» бил их по коленям.       Строевая обещала быть одним из самых значимых событий грядущего дня, но не самым интересным. Всех, кто выживет после неё, ожидала свобода — пусть всего на два часа, но их выпустят в город, и у Эдварда будет возможность передать «досье» субъективного содержания на каждого преподавателя его любимому начальнику.