mirrors of ultimatum

пролог

Она всегда думала, что кровь — это красиво. Когда стекает по бледным пальцам, впитывается в часть рукава, или бежит дальше, пока не отрывается от частички тела и падает на холодный кафель, разбиваясь. Кровь — это холод. Жидкость багрово-темно-красного цвета всегда была чём-то устрашающим, ровно до момента, пока не хочется в ней утопится. В своей. Это жутко, потому что потом может присниться кошмар, когда оклемаешься; жутко, потому что ты придёшь в себя, а это покажется диким сумасшествием. Новой волной безумия. Лалиса, вроде как, нормальная, если не смотреть на её желание затопить свою плоть в личной крови. Никому не хотелось? Ложь. Иногда этого хотят те самые ангелы.

— Твою мать, что я творю...

Миг — как в бреду шепчет. Дрожащим телом поднимается на ватные ноги, судорожно отчищая тонкими пальцами со своего запястья алую жидкость. Жжет, горит, дико щиплет — остановится, равно, что медленно себя убивать. Жить она любила, очень. Ровно до одного момента.

— Лиса выходи, нужно ложится спать, — напоминают. И лучше бы этот голос никогда не слышать.

Она предпочитает не отвечать, потому что по её слабому и болезненному акценту сразу поймут, что плакала. Сколько — не ясно. Никому не интересно. Два часа. Облокотившись лбом об плиту, всхлипывала и хотела умереть. Проклинала эту жизнь, и себя — за слабость. Родители всегда твердили, что, твоя жизнь в твоих руках... Но Лалиса видит обратное. Они противоречат сами себе и ничего не стесняются — какая ирония.

— Прости, что спрашиваю, но... Ты в порядке? — слышится за дверью негромкое.

Манобан хотела бы закричать во весь голос, и, может быть, они тогда поймут, что, нет. Но девушка только сжала зубы и попыталась успокоиться внутри себя. Не время теряться. Выплакалась? Хорошо, стало легче. Нужно подыматься на свои ноги и идти дальше, потому что жизнь, черт возьми, одна, и так просто терять её — осмеяние. Нужно пережить, ведь рано или поздно этот день закончится.

— Отвали. Иди спать, — роняет, перед этим набрав стальных ноток в голос.

— Лали, прекрати мне лгать. Выходи и мы поговорим, — это спокойное и, казалось бы, заботливое произношение речи должно было бы успокаивать, только вот ей хочется закрыть руками уши или убежать, чтобы не слышать такой безмятежный голос — он жутко раздражает. Он всегда такой: ровный, негромкий, сдержанный и до жути железный. Казалось, не знает, что такое злость или раздражение. А вот Лалиса с этими последними эмоциями знакома очень хорошо.