парень из квартиры на против

Часть 4

Антон сидит на кухне с ними. Назло. Он чувствует себя чуваком в зоопарке, который не даёт двум животным спариваться. Интересно, в зоопарке вообще есть такой чувак, который за это отвечает?..

      Антону всё равно на косые взгляды мамы. Славик его не гонит, наливает в гранёный стакан водку, но Антон с ними не пьёт, только следит, чтоб этот алкаш руки не распускал. Шаст всё сидит и думает — рука поднимется выкинуть этого упыря в окно? Сил хватит? А духу?.. Антон честно не знает. Но всё равно сидит с ними. Мама его, наверное, ненавидит в этот момент. Славке весело.

— Малыш наконец-то до водки дорвался, — ржёт он, опрокидывая в себя очередной стакан, на котором с одной стороны скол, отчего малая часть проливается мимо рта — на воротник измятой рубашки в уебанскую крупную клетку. Пока они с мамой пьют, Шаст выливает свои порции в горшок с цветами, стоящий по правую руку от него. Всегда считал этот завядший фикус бесполезным, а тут смотри — пригодился. Впервые в жизни. — Вкусно? Нравится? — Антон выдавливает усмешку — какую-то неестественную, наигранную, полудикую, но Славка ей верит, он же дебильнутый, ещё и бухой. Сыр уходит на закуску. Борщ никто так и не ел. Славка принёс две бутылки водки, перешли сразу к главному «деликатесу».
— Антон, тебе уже спать пора, — с нажимом намекает мама, всё ещё обиженная на него за сцену на кухне. Её голос замедленный, словно записали на диктофон и поставили скорость «0,75».
— Пусть сидит, — махнул рукой дебильнутый. Мама поджимает губы, обиженно сопит, но в спор не лезет.

      На кухне опять воняет спиртягой. На кухне опять мигает тусклая лампочка над их головами. На кухне опять неуютно и мерзко, но Антон упрямо сидит, и эта атмосфера его ест кусок за куском — ещё немного, и рука сама дрогнет, схватит гранёный стакан совковского производства и опрокинет в рот. Он себе мысленно даёт оплеуху за такой порыв и снова выливает алкоголь в фикус. Если взрослые увидят — конкретных дадут пиздюлей за перевод продукта. Насрать.

— Славка, — вдруг подаёт голос женщина, подавшись корпусом вперёд. — Я о тебе всю нед-неед-неделю думала, — кокетничает мама пьяным весёлым голосом, отчего язык заплетается, и ей едва удаётся выговорить слово «неделю». Её рука, которой она, видимо, хотела накрыть большую ладонь мужика, приземляется рядом, не дойдя до цели, и она переставляет её. Антону стыдно и хочется больше никогда не видеть её такой. Уже даже реакцию растеряла.
— А чё обо мне думать, — отмахивается он от неё, как от навязчивой мухи. — Давай выпьем лучше.
— За что-о-о-о? — тут же оживляется мать, хватая рюмку, которую Слава уже обновил. — За лю-б-бов-вь? — с надеждой выговаривает она почти по слогам.
— Да чё это мы с тобой за неё, — он осекается, делает громкую отрыжку и заканчивает предложение. — Пить будем, — смеётся он хрипло, переходя на кашель. — За то, чтоб водка не кончалась, — предлагает альтернативу, ответ не слушает — опрокидывает в себя до дна. Антон губы кривит, отворачивается. Мама расстраивается.
— А по-о-чему это ты со мной за любовь не пьё-ш-шь? — встрепенулась она, резко приосанившись и глядя обиженно. Шаст уж было дёрнулся схватить её за руку, угомонить, но она его ладонь отбросила, как ненужную вещь, и вплотную приблизилась к лицу Славы. Его болотные глаза скосились на её дрожащие пальцы, которые она положила на его лежащую на столе руку.
— Да нахуй она нужна, — скривился он, стряхивая с себя её касания. — Да, Антоха? — «Антоха» молчит, губы поджав. Ему хочется встать, уйти, но ещё пару раз оставит этих двух наедине — и точно станет «сыном» для Славы. Лучше застрелиться. Но мама Славе не нравится — это хорошо, от этого немного легче.
— Значит, ребёнка моего сыном зовёшь, а я так — прост-т... Просто, да? — вдруг выдаёт мама, силясь подняться на ноги, видимо, чтоб выглядеть более весомо в глазах мужчины, но лишь оступается и громко плюхается на скрипнувшую под ней табуретку.
— А ты не выёбывайся, смотри, разошлась! — грозным голосом пытается поставить её на место Слава. — Мамка-то твоя, Тоха, того — алкоголичка, да? — смотрит на Шаста своими мутными болотными глазами, и на губах дебильноватый оскал.
— Я алг-л-чка? Ты сам не прс-со-просхыешь, — слово «просыхаешь» ей так и не даётся, а вялый язык едва ворочается во рту, не поспевая за мыслями. Она таки встаёт на полусогнутые, шатаясь и держась руками за край стола. Антон думает, что сейчас опять будут орать и ругаться. Думает и о том, что, наверное, Арс снова вызовет ментов, если их не успокоить. И сам уже весь на иголках, не знает, встрять в разговор или лучше и дальше делать вид, что его здесь нет.
— Ебало завали и сядь на место, — тихий рычащий голос страшнее громкого крика. Он предупреждающий, звенящий от раздражения. Антон, не выдержав напряжения, вскакивает на ноги, хватает шатающуюся мать за плечи и пытается вывести из кухни, только она это действие не оценила по достоинству: стала брыкаться, орать, чтоб не трогал её, рукой даже заезжает по лицу, и Антон раздражается от этой тупости. Славик ржёт с них, как будто смотрит представление мартышек в цирке. Сцена длится несколько минут, как самый настоящий сценический номер. Славка заливается, веселится, что-то под руку комментирует, явно ироничное, Шаст не слышит из-за маминого кряхтения и её попыток высвободиться.
— А ты чё ржёшь?! — кричит мама почти в истерике, резким смазанным жестом хватаясь за рубашку Славы, жутко обиженная на его реакцию. Антон пытался схватить её под руки, но всё боялся причинить боль, а потому особо ситуацию не спасал. Слава в этот момент пил водку из стакана и, когда мама так резко потянула его за воротник, подавился и пролил всё на штаны. Он больше не смеётся. И Антон больше не боится сделать ей больно, когда видит, как в мутных глазах загорается опасный блеск. Пацан хватает родительницу, с силой толкает в сторону и становится вперёд, словно рассчитывая, что сможет защитить.
— Не трогай её! — пытается крикнуть громко, уверенно, но вместо уверенного «тигриного рыка» выходит лишь «кошачье мяуканье», и голос надломленный, испуганный срывается на хрип. Славка на ноги встаёт, слегка покачнувшись своим массивным корпусом, одной лапищей Шаста отталкивает в сторону, и тот летит на пол, как ничего не весящая пластиковая кукла. Антон, правда, не теряется, тут же на ноги подскакивает и, схватив табуретку, не задумываясь, бьёт по спине. Слава хрипит, стонет от боли и сквозь зубы выдавливает: «Убью нахуй, пиздец тебе», и выпрямляется, смотрит грозно. Шасту страшно, и у него дрожат ноги.
— Не трогай его! — оба оборачиваются на мамин хрип рефлекторно. Антон думает, что до неё наконец-то дошло. — Не трогай Славу, блять! — и Антону хочется огреть её по голове, чтоб в себя пришла. — А ты уйди! Нахуй съеби! Вид-ите-ть не х-хтчу! — мама ударяет Славу в грудь, а он, словно от этого действия, а, может, и от того, что женщина его так грубо за дверь выставляет, распаляется только больше, толкает её с силой вперёд, и она падает спиной на край кухонной тумбы, прогибается и кричит то ли от страха, то ли от боли. Антон смотрит ошалевшими глазами, тяжело дыша, и у него даже руки дрожат. Он, как дебил, стоит посреди комнаты, смотрит, как в пьяном угаре мужик начинает душить его родительницу огромными лапищами, а в голове только: «Нет, такого сил не хватит из окна выкинуть». А потом Шаст наконец отмирает и начинает осознавать, какой пиздец творится. Делает первое, что в голову приходит — хватает рюмку со стола и думает о том, что надо кинуть её в Славку, попасть чётко в затылок, хоть бы он только растерялся на секунду. А потом? Что дальше, Антон не знает. Боится, что он так маму и убьёт, если ничего не предпринять. Не додумывается схватить что-то побольше, потому что времени на размышления нет.