Леви кивнул и, взяв урну, с грустью посмотрел на нее, но сумел расправить плечи. Я чуть не сломался, увидев в нем подобную смелость.
– Вань? – позвал Леви.
Я коснулся рукой его спины и дернул головой.
– Да?
– Думаешь, я могу просто прочитать молитву? Я… У меня есть одна, которая ей бы понравилась.
В груди все сжалось. Я почувствовал, как Лекси взяла меня за руку и стиснула ее в знак поддержки.
– Конечно, можешь, Лев. Мама бы осталась довольна.
Леви подошел к стене и поставил урну на древний камень. Он склонил голову, и я услышал, как судорожно вздохнула Лекси, когда местные жители, собравшиеся вокруг нас, последовали его примеру, отдавая дань уважения женщине, которую даже не знали.
– L'eterno riposo, dona a loro, o Signore, e splenda ad essi la luce perpetua, possano le anime dei fedeli defunti, attraverso il ricordo di Dio, risposare in pace. Amen.
Леви говорил на безупречном итальянском, молитва звучала из его уст словно песня.
Пожелания местных жителей – Dio ti benedica, «благослови Господь» – эхом отдавались вокруг нас, и Лекси наклонилась ближе.
– Это было прекрасно, но что он сказал?
Склонившись к ее уху, я прошептал:
– Вечный покой даруй им, Господи, да воссияет над ними вечный свет. Памятью Божией да упокоятся в мире души усопших верующих. Аминь.
– Ах, Вань. Как прекрасно, – проговорила Лекси и уткнулась головой мне в грудь, тоже проливая слезы по женщине, которую знала так недолго, но очень сильно любила.
Поцеловав Леви в макушку, я прижался лбом к его лбу и закрыл глаза. Слова были ни к чему. Он знал, что я горжусь им.
Взяв золотую урну, я отвинтил крышку, и мы все вместе двинулись к краю стены, чтобы наконец-то выпустить маму на свободу.
Взглянув на Лекси, я сказал:
– Ti amo tantissimo.
Она поцеловала мою обнаженную руку.
– Я тоже люблю тебя, малыш.
Бросив взгляд на Леви, я кивнул, чтобы понять, готов ли он. Собрав все свое мужество, мой младший пятнадцатилетний брат кивнул в ответ. Он был готов.
По закрытому мосту пронесся еще один порыв ветра, и я закрыл глаза и счастливо вздохнул.
