Пианист в Доме Грусти

23

-Уильям, что последнее Вы помните?

Этот вопрос звучит слишком часто в последнее время. Точнее, последние несколько часов. Уилл смутно представлял, как давно он пришел в себя и сколько времени прошло с тех пор, как в его палату вошел этот высокий полицейский, который теперь смотрит с такой причастностью. Казалось, он старательно записывал каждое слово юноши, даже если то было брошено случайно или небрежно. Он терпеливо ждал всякий раз, когда Уиллу требовались долгие минуты на то, чтобы вспомнить, где он находится и отыскать в себе силы поделиться пережитым. Однажды мужчина даже подал ему стакан с водой, когда юноша в очередной раз поморщился от резкой боли в горле.

Эта боль, думалось ему, теперь не отступит никогда. При каждом вдохе или попытке издать хотя бы шепот, он словно приводил в действие ужасающий механизм из лезвий, находящийся в его глотке. Врачи сказали, что это результат долгого нахождения в ледяной воде и что скоро это закончится, но до тех пор придется терпеть и глотать мерзкий сироп каждые сорок минут.

Кажется, за время беседы с полицейским он выпил две небольшие порции. Значит, они говорят долго. Слишком долго для того, чтобы такой высокий и нетипично грузный для своего роста мужчина не устал сидеть на крошечном пластиковом стуле, но он даже виду не подавал, а лишь изредка морщился и ерзал на месте.

За эти два часа Уилл мало что сказал ему. Не потому, что не хотел или не помнил — он не мог. Мешало все: яркий свет флуоресцентных ламп в палате, тихое гудение кондиционера, висящего над дверью, пытливый взгляд служащего и дикая боль в горле. Но главным отвлекающим фактором был звук, доносящийся из-за ширмы, что скрывала ту часть палаты, которая находилась слева от кровати Уилла. Медсестра, ухаживающая за Байерсом, сказала, что аппарат, находящийся там, помогает пациенту-соседу спать. Человек, лежащий в паре метров от Уилла, не был способен дышать самостоятельно, поэтому на его лице находилась кислородная маска, а трубка от нее тянулась к прозрачной колбе, в которой поднималась и опускалась воздушная помпа. Предполагалось, что аппарат должен быть включен только в моменты, когда пациент спал, но Уилл не помнил хотя бы минуты, чтобы неприятный тяжелый звук не раздавался из-за ширмы.

Но все же было в этом нечто успокаивающее. Задумавшись, Байерс мог временно «отключиться», совсем как в эту минуту. Его мысли уносились куда-то далеко, к высокому холму, к дубовой чаще, к четырем зданиям, расположившимся среди тех дубов. Туда, где Уилл испытал самые сильные страхи в своей жизни и откуда он не сможет уйти никогда. И этот звук, пусть мрачный и жуткий, был постоянным напоминанием, что человек за ширмой жив и дышит. Это действительно странным образом успокаивало. Давало осознание того, что он здесь не один.