"Доживем до понедельника" - повесть о творческом кризисе, переживаемом учителем истории, о его поздней любви, о его заступничестве за девятиклассника, чья дерзость сулила изгнание из школы. "Ключ без права передачи" - о слишком тесной дружбе молодой...
Неизвестно, кто был смущен сильнее: она своей просьбой или он - невозможностью отказать. Отказать-то он мог, ясное дело, только за что обижать, чем отказ мотивировать? Если она лишний час сна оттяпала у себя - надо признать, поступок, и - лестный, как ни крути... Мельников пропустил Наташу впереди себя.
Ее стоя встретили удивлением и англоязычной приветливостью:
- Она села за последнюю парту, и на нее глазели, шепотом обсуждая, в чем причина и цель этой необычной ревизии... Мельников хмурился: начало было легкомысленное.
- Садитесь, - разрешил он, снимая с руки часы и кладя их перед собой.
- Ну-ка, потише! В прошлый раз мы говорили о Манифесте 17-го октября, о том, каким черствым оказался этот царский пряник, вскоре открыто замененный кнутом... Говорили о начале первой русской революции. Повторим это, потом пойдем дальше... Сыромятников! - вызвал он, не глядя в журнал. Лицо Сыромятникова выразило безмерное удивление.
- Чего?
- Готов?
- Более-менее... Идти? - спросил он, словно советуясь. Сыромятников нагнулся, поискал что-то в парте и, ничего не найдя, пошел развинченной походкой к столу. Взял со стола указку и встал лицом к карте европейской части России начала нашего столетия, спиной к классу.
- Мы слушаем, - отвлек его историк от внезапного увлечения географией.
- Значит, так. - Сыромятников почесался указкой. - Политика царя была трусливая и велоромная...
- Какая?
- Велоромная! - убежденно повторил Сыромятников.
- Вероломная. То есть ломающая веру, предательская. Дальше.
- От страха за свое царское положение царь выпустил манифест. Он там наобещал народу райскую жизнь...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
