Доживем до понедельника

7

- Ну во всяком случае, не ради того, чтобы Вова плясал в этом ансамбле... Ему не ноги упражнять надо, а память и речь, и вы это знаете!

Уже стоя в дверях, Левикова снова посмотрела на Наташу, на ее ладный импортный костюмчик, и недобрый огонь засветился в ее взгляде. Она вдруг стала выкрикивать, сводя с кем-то старые и грозные счеты; такой страсти никак нельзя было в ней предположить по ее первоначальной пугливости:

- Память? Память - это верно, плохая... И речь... А вы бы спросили, почему это? Может, у него отец... потомственный алкоголик? Может, парень до полутора лет головку не держал, и все говорили, что не выживет? До сих пор во дворе доходягой дразнят!

Слезы сдавили ей горло, и она закрыла рот, устыдившись и испугавшись собственных слов.

- Извините. Не виноваты вы... И которая по русскому - тоже говорит: память... и по физике...

И Левикова вышла.

Молчание. Наташе показалось, что угрюмая работа мысли, которая читалась в глазах Мельникова, не приведет сейчас ни к чему хорошему. Поэтому с искусственной бодростью сказала:

- А я вот за этой партой сидела!...

Он озадаченно поглядел на стол, на нее...

- Извините меня, Наташа.

Он вышел из кабинета истории...

* * *

...и рванул дверь директорского кабинета.

Сыромятников, почему-то оказавшийся в приемной, шарахнулся от него.

Директор, Николай Борисович, собирался уходить. Он был уже в плаще и надевал шляпу, когда появился Мельников.

- Ты что хотел? - спросил директор, небрежно прибирая на своем столе.

- Уйти в отпуск. - Мельников опустился н стул.

- Что? - Николай Борисович тоже сел - просто от неожиданности. - Как в отпуск? Когда?

- Сейчас.

- В начале года? Да что с тобой? - Николая Борисовича даже развеселило такое чудачество.

- Я, видимо, нездоров...

- Печень? - сочувственно спросил директор.

- Печень не у меня. Это у географа, у Ивана Антоновича...

- Прости. А у тебя что?

- Да так...общее состояние...

- Понимаю. Головокружения, упадок сил? Понимаю...