El futuro es ahora

Часть 2

— Ну и пусть умру! — говорил омега приборной панели, хлюпая хорошеньким носиком. Он раз за разом прокручивал в голове картину, как безутешно рыдают родители над его бездыханным телом, как сажают в тюрьму этого надутого индюка за доведение до самоубийства — а это именно самоубийство и никак иначе! — и ему становилось невыносимо жалко себя.

В тот момент страха не было. Злость, обида, неудержимое желание досадить всему миру за такую подлость. Страх пришел потом, когда Оле понял, что заблудился. Обращаться с ИскИном он не умел, определять координаты и подавно — максимум мог задать автопилоту отрезок пути, но Оле был сообразительным омегой. Он включил спасательный маячок, благо клавиша его активации была большой, яркой и подписанной, и приготовился ждать.

Как Оллиере, хорошо воспитанный, домашний омежка девятнадцати терранских лет от роду оказался в таком безвыходном положении, один среди бескрайнего космоса на крохотной яхточке? Да легко! Папа, консервативный, правильный, чтущий правила и этикет превыше всего на свете, просватал сына за генерала — старого, страшного и толстого, не спросив мнения самого Оле.

Конечно же, юный омега генералу приглянулся. Хрупкий, красивый, с изысканными манерами, ангельским личиком и престижной профессией. А вот Оле был против категорически, он считал, что выходить замуж без любви нельзя. Нельзя, и всё тут, пусть жених хоть трижды император!

— Я за него не пойду! — Оле от избытка чувств даже топнул ногой, когда папа известил его о столь знаменательном событии.

— Почему? — спокойно осведомился старший омега, аристократически изогнул бровь.

— Потому что я его не люблю!

— Конечно, ты его не любишь, — согласился папа. — Человека нужно узнать, чтобы полюбить. Я тебя не тороплю, приглядись к нему получше, господин Морис богат и щедр, что немаловажно для молодого супруга.

— Нет, папа! Нет! Он страшный и старый! И противно пахнет! И ещё толстый! — Оле нарушил уже все правила этикета, которые с рождения прививали благонравному омеге из хорошей семьи: не повышать голос, не проявлять эмоций, при разговоре со старшими смотреть в пол, не перечить и ещё кучу всяких «не». Хотя, к чести генерала, стоит сказать, что толстым он не был, только омежку это не волновало.

— Оллиере, — ровно сказал папа. — Твоя истерика ни к чему не приведет. Запах — а что тебе запах? Ты тоже не благоухаешь розами, скажи спасибо, что господин Морис согласился взять тебя, хоть ты и пахнешь, как плебей — яблоками, подумать только! В кого только уродился такой, — пробормотал омега и поднялся из кресла, потеряв к сыну всяческий интерес. — Свадьба будет, и это не обсуждается. Иди приведи себя в порядок. У тебя покраснели глаза.