Ты ненавидишь дождь?

Часть 8

Неожиданно Осаму потянул Федора в сторону, подальше с ярко освещенной улицы. Тот молча последовал за ним, словно зачарованный огоньками гирлянд, их теплым светом, что так красиво падал и переливался на каштановых волосах Дазая, делая их темно-янтарными, как дорогой коньяк, его глазами, в которых плясали мириады теплых искорок, из-за чего они становились похожими на море, покрытое бликами закатных солнечных лучей, невообразимо глубокое и чарующее, манящее и потрясающе прекрасное.

Между тем шатен нетерпеливо пробирался сквозь толпу, к темным и почти не освещённым деревьям, подальше от толпы и взглядов, что та бросала на них. Люди перед ними расступались неохотно, многие недовольно и слегка осуждающе кривили лицо, другие же не обращали на двух юношей никакого внимания. Маленькими шажками и перебежками, проталкиваясь сквозь нескончаемый людской поток,  парни медленно, но верно приближались к спокойным и безлюдным тропинкам, погруженным в успокаивающую и такую желанную сейчас темноту. Кареглазый то и дело оборачивался к Достоевскому, словно тот мог неожиданно исчезнуть в этой шумной неразберихе, но русский беспрекословно следовал за ним, не отпуская его руки и не сводя с него взгляда, будто, несмотря на их крепко сплетённые вместе кисти, боялся потерять шатена в толпе. Наконец они достигли края горящей огнями улицы и ступили на узкую дорожку, окружённую деревьями, тепло-каштановыми там, где на них падали отблески ярко светящихся гирлянд и фонарей и иссиня-черными, тонущими во мраке там, где свет нетмог достать до них.

Как только улица исчезла из вида, Дазай неожиданно остановился и резко обернулся к черноволосому. Вновь оказавшись вдали от света, обладатель лавандовый глаз встряхнул головой, словно выходя из оцепенения, в котором раньше находился, как мотылёк, что летел на ярко мерцающую лампу, которая вдруг погасла, лишив тем самым его ориентира и заставив беспомощно замереть в пространстве, не зная, куда направить свой полет теперь.

Шатен, нервно оглядевшись по сторонам, притянул к себе русского, прижавшись к нему всем телом и уткнувшись носом в его волосы, зарывшись в них пальцами.

-Осаму?- Федор слегка отстранился и, приподняв голову, уставился юноше в глаза. Щеки того покраснели и, несмотря на холод, так и горели, а расширенные в темноте зрачки словно хотели затянуть в себя Достоевского. Федор обеспокоенно вгляделся в лицо шатена, стараясь угадать, что же произошло,- Осаму, у тебя все хорош...

Закончить свою фразу черноволосый не успел, ибо Дазай, подавшись вперёд, впился в его губы, требовательно и как-то о, так, будто это был их последний поцелуй. Кареглазый вкладывал в него все свои чувства, все переживания, что он испытал, словно хотел показать, насколько сильно он любит Федора, насколько тот дорог для него и как много значит в его жизни. В первые секунды русский, не до конца осознавая происходящее, так и оставался без движения, но почти тут же сам углубил поцелуй,  позволяя их губам раскрываться навстречу друг другу, подобна нежным лепесткам весенних цветом, языкам сплетаться в невероятном танце, а сердцам колотиться в безумном темпе, колотиться так, будто сейчас они, проломив ребра, вырвутся из грудной клетки, чтобы соединиться вместе и больше никогда не расстаться, застыв в вечности и навсегда оставшись рядом. И в этот момент, словно в ритм с их биением, небо будто взорвалось громовым раскатом, а затем на

Время словно замедлилось, и, казалось, ещё чуть-чуть и оно остановиться окончательно. И в этот момент, словно в ритм с биением их сердец , небо будто взорвалось громовым раскатом, а затем на парней обрушились ледяные капли, иголочками впиваясь в кожу и вставляя мокрые пятнышки на одежде, что быстро превращались в огромные пятна. Кислорода в лёгких оставалось чертовски мало, и парням пришлось отстраниться. Судорожно хватая ртом воздух, Достоевский уставился на кареглазого, вопросительно изогнув бровь, на что тот лишь слегка виновато улыбнулся, не отводя, впрочем, взгляд и даже не думая отпускать черноволосого из своих объятий.

Сейчас, когда Федор стоял здесь с шатеном, в почти полной темноте, вплотную прижавшись к его груди, обвив руками талию и ощущая на макушке его обжигающе-горячее дыхание, что было так непохоже на врезающиеся в щеки струи дождя. Кажется, сейчас его совсем не волновали ни дождь, барабанящий по земле, ни намокшие пряди, прилипшие ко лбу, ни отяжелевшая от влаги одежда. Достоевский поднял голову, и уставился в ночное небо, его примеру последовал и кареглазый. Капля попала черноволосому в глаз, и тот тут же зажмурился,  уткнувшись кареглазому в грудь. Тот тихо засмеялся, нарушая восстановившуюся тишину, и, подхватив его кисти в свои и поднеся к губам, оставил на тыльной стороне ладони Федора невесомый поцелуй. 

Переплетя руки, они медленно направились к выходу из парка, храня молчание и наслаждаясь каждой секундой, проведенной вместе.