Собственные всхлипы немного заглушили раздрожающий стук капель, но Достоевский отчаянно запихивал слезы в себя, до боли кусая губы и глубоко вдыхая влажный, пахнущий азотом воздух. Он не покажет чувства, не сорвётся, только не сейчас и не здесь. Пальцы с силой вцепились в край лавки, так, будто бы хотели вырвать доску с гвоздями, вцепились до побеления костяшек, до боли и хруста в суставах. Плечи слегка сотрясаются в судорожных всхлипах, так отчаянно подавляемых русским. Ветер сменил направление, и капли рванули под навес остановки, врезаясь прямо в хрупкое тельце русского. Будто в насмешку. Больно. Не физически, морально. Ледяные слезы неба так хорошо остужали разгоряченную кожу лица и рук, но как же больно было внутри, когда они, будто тысяча лезвий, впивались в сердце черноволосого, заставляя грудную клетку разрырваться от щемящего чувства тоски и грусти. Надо... Надо идти. Он больше не выдержит давящей атмосферы дождя, не сможет противиться его ледяным туманным объятьям... Крепко зажмурив глаза, русский резко распахивает их, одновременно вскакивая на ноги.
Надо. Идти. Прямо сейчас. Утерев лицо краем шарфа, Федор выскользнул из-под навеса в ядовитые объятья дождя и тумана, в их липкую внутренность, что тут же обхватила его, не желая отпускать... Каждый шаг - с трудом, ведь приходится преодолевать плотную завесу капель, почти сто никакую видимость... С трудом добравшись до ближайшего здания и с поистине титаническими усилиями разглядев адрес, он медленно последовал вперёд, в сторону метро, опираясь о стену дома.
Капли все так же болезненно впивались в кожу, но обладатель аметистовых глаз упорно их игнорировал, лишь морщась, и продолжал чертовски медленно, но все же неотвратимо следовать вперёд. Казалось, минуты тянулись бесконечно, и то время, что Федор шел до темнеющего распахнутого рта метро, растянулось на несколько часов. Одежда была насквозь мокрая, отвратительно прилипая к телу, и содержимое карманов намокло. Черт.
Устало опустившись на сиденье поезда, уносящего его домой, он тяжело откинул голову назад, блаженно прикрыв глаза. Лишь стук рельс и шум вокруг... Никакого дождя, никаких капель...
Совсем скоро он будет дома, и там Осаму для него заварит облепиховый чай, а потом, когда дождь поутихнет, они вместе пойдет за продуктами...
Поезд уносит русского далеко вперед, убаюкивая своим пением... Металлическая змея пела о своих мертвых братьях, чьи тскарнженные туши сейчас чернели, ржавели и разлогались где-то на свалках, среди другого лома... Она пела о тех своих сестрах и братьях, что видели моря, леса и горы, что неслись с безумной скоростью по ущельям и полям, что в своей свободе походили на птиц... Она пела о себе - о поезде, запертом здесь, в бесконечно длинных, душных коридорах-внутренностях метро, что никогда не покинет его полутемные лабиринты, никогда не увидит свет дня, никогда не вдохнет запах леса и полей, не увидит моря... Состав пел сквозь слезы, состав стенал и кричал, но как же ясно можно было различить его слова, проникающие под одежду, под кожу, в вены, в самое сердце... Вены чернели и выступали из под кожи темными дорожками, острыми и длинными... По таким ездили поезда - братья этого состава, по ним ходили люди и животные, по ним ездило машины... Они пропарывали кожу Достоевского, вырываясь наружу гадкими тонкими щупальцами в какой-то липкой дряне...
Фёдор резко распахнул глаза, тяжело дыша. Он... Заснул? Странно, он ведь чувствовал себя вполне неплохо утром... Да ещё и этот сон... Надо успокоиться. Несколько глубоких и длинных вдохов и таких же глубоких и длинных выдохов. Медленно черноволосый посчитал от одного до десяти, потом обратно. Это сон, просто сон.
Противно-гнусавый женский голос объявил остановку. Далёкую. Очень далёкую, почти конечную... Придётся возвращаться. Тяжело поднявшись с лавки, обладатель аметистовых глаз выбежал на остановку и тут же нырнул в уже собиравшийся отходить в обратную сторону поезд. Так, 6 остановок, потом пересадка на другую ветку, и там ещё 4. Хорошо. Главное, снова не заснуть, не провалиться в липкие объятья сна, что тот с таким удовольствием распахивал для русского, с нетерпением ожидая его. Ехать стоя неудобно, но надо. Иначе... Ещё один кошмар Достоевский смотреть не хотел. Мягкое покачивание поезда туда-сюда уже не казалось приятно умтратворяющим, напротив, оно раздрожало и пугало. Почувствовкв, что снова отдаляется от реальности, Федор резко передёрнул плечами и встряхнул головой. Дом. Надо думать о доме...
Размышляя так всю дорогу, переодически переходя с места на место и встряхиваясь, Федор добрался до дома. Наконец-то.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ты ненавидишь дождь?
Fiksi PenggemarФёдор ненавидит дождь, ненавидит его всем сердцем, всей душой, всем своим существом. Ненавидит за его тоску, что охватывает всё живое, за слякоть, от которой можно простудится и за противное послевкусие, от которого невозможно избавиться... Но есть...
