Во дворе и на лестничной клетке привычно холодно и неуютно, но сейчас обшарпанная и облезающая кожа подъезда, его истертое и побитое тело выглядят как никогда печально и безысходно. На ступенях жестяная консервная банка с грязными короткими окурками, чьи-то высохшие плевки... Стены, некогда белые, исчерченны трещинами, грязными подтеками и неаккуратными граффити. Умирающий без должного ухода цветок в горшке, пыльные перила, мутное крохотное окно под потолком, куда солнечные лучи проникают лишь изредка...
Своя дверь ничем не отличается от двух других рядом - такая же побитая жизнью и старая, как и все здесь. Три оборота ключей, и с тихим щелчком Достоевский опускает ручку.
В нос тут же бьёт сладкий аромат какой-то выпечки, уютный и домашний, и запах ещё чего-то необъяснимо родного и близкого, чем пахла лишь их квартира, лишь Дазай. Зажмурившись и полной грудью вдыхая пьянящий воздух дома, Федор вошёл в квартиру. Как же хорошо!! Дом совсем не похож на отвратительно холодную улицу, полную чужих осуждающих и недовольных взглядов, холодную и промозглую, серую и неприглядную. Дом - маленький и теплый, полный любви и уюта, заваленный безполезными, но безмерно родными и привычными побрякушками, дом, в котором его ждут и любят, дом, в котором есть Осаму. Дом.
-Федя?
Взлохмпченная голова Осаму с хвостиком на лбу высовывается из двери кухни:
-Боже мой, ты же весь мокрый!! Всё в порядке? Ты же собирался подождать... Что-то случилось?
Черноволосый лишь устало кивает, стягивая потяжелевшие шарф и плащ. Под верхней одеждой все тоже насквозь мокрое, и ткань неприятно липнет к Федору, очерчивая худое и изможденное тело русского.
-Я...
Осаму заключает русского в объятья, не давая тому договорить, и русский тихонько бормочет уже в плечо кареглазого:
-Я же мокрый...
-Ничего страшного, я могу переодеться.
Осаму улыбается и чмокает Достоевского в лоб, как вдруг его лицо приобретает встревоженное вырождение:
-Да ты весь горишь! Быстро снимая мокрую одежду и иди в горячий душ, а я тебе пока чай заварю!
Черноволосвй молча кивает и бредёт к ванную, где стягивает вещи и опускается на дно ванны.
Горячие струи приятно согревали закоченевшую спину, и Федор невольно погружается в полусонное состояние, тонет, нежась в теплой воде и облаке горячего пара.
Федор лениво и как-то безнадежно попытался отмахнуться от налипающего сна, отчаянно цепляясь за уплывающую реальность, что, впрочем, почти никаких плодов не принесло - звуки неумолимо отдалялись, а свинцовые веки не желали разлепляться. Аккуратный стук в дверь не выводит из полусонного состояния, но Достоевский находит в себе силы что-то неразборчиво промычать в ответ на не неуслвшанный, но явно существующий вопрос Осаму.
Черноволосый чувствует чужие пальцы на своих плечах, чувствует, как его трясут, как зовут по имени, пытаясь разбудить, но туман, застилающий глаза, укутывающий и поглощающий сознание, не даёт и шанса хоть что-то сделать, и Федор лишь сдавленно мычит, силясь продраться сквозь липкие дебри навалившейся усталости к голосу Дазая. Безуспешно. Голос, и без того отдаленный и с трудом различимый, становится все дальше и дальше. Русский наконец-то сдается, и сон поглащает его полностью.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ты ненавидишь дождь?
FanfictionФёдор ненавидит дождь, ненавидит его всем сердцем, всей душой, всем своим существом. Ненавидит за его тоску, что охватывает всё живое, за слякоть, от которой можно простудится и за противное послевкусие, от которого невозможно избавиться... Но есть...
