Ты ненавидишь дождь?

Часть 7

Достоевский шел, задумчиво глядя вдаль, на теряющиеся в лёгкой беловато-серой дымке искарёженные силуэты деревьев. Его ледяная, уже успевшая замёрзнуть и слегка покраснеть рука переплелась со все ещё теплой рукой Дазая. Несмотря на прошедшей ливень, небо так и не утратило присущую дождю серость, слегка нарушая царящую вокруг атмосферу, что, впрочем, не сильно привлекало к себе внимание черноволосого.

Парни все дальше и дальше уходили вглубь парка, блуждая по широким, засыпанным гравием дорожкам и по узеньким, почти незаметным под листвой тропкам.

-Смотри какая красивая!- шатен неожиданно резко остановился, указывая пальцем на небольшую полянку, ничем, по мнению Федора, не отличавшуюся от других, точно таких же полянок, уже пройденных ими.

-Листва?- решил уточнить русский у кареглазого.

-Нет!

-А..что тогда?

-Вот!-шатен сделал несколько шагов в сторону, и взяв с земли длинную ветку, довольно  поднял её над головой,- Она замечательная!

-Зачем тебе палка?

-Это мой меч!

-Хорошо, но...зачем тебе меч?

-Мы принесем его к нам домой и повесим на стену в прихожей, а я каждый день буду им любоваться!

-Ладно,- уголки рта русского непроизвольно поползли вверх, превращая тонкую, слегка сжатую нитку его губ в настоящую, искреннюю улыбку,- но ты уверен?

-Да!

-Хорошо. Тогда идём?

-Ага.

Осаму вернулся на тропинку и снова взял Федора за руку. В другой руке кареглазый нес палку, что выглядело весьма и весьма комично. На каждой их совместной прогулке Дазай умудрялся найти, купить или получить любым другим путем самые разнообразные и порой довольно неожиданные вещи, которым тут же находил применение и нес домой.

Такой милый. Как маленький ребенок. Да, Осаму был умен, разрабатывал потрясающие планы и стратегии, обладал высоким интеллектом, но это ровным счетом ничего не значило, когда кареглазый был рядом с Федором. Ведь когда его руки переплетались с руками Достоевского, а глаза встречались с чужой аметистовой бездной глаз, любое притворство, любые попытки быть сдержанным и серьезным казались до ужаса абсурдными и глупыми, ведь какой смысл врать и претворяться, когда Федор видит тебя на сквозь, и любая ложь тут же становится явной и до нелепости глупой?

                           ***

Погрузившись в свои мысли, парни не сразу заметили, что вокруг стемнело. Они вышли на центральную аллею парка. Она, в отличие от темных тропинок, по которым им пришлось пробираться несколькими минутами ранее, была ярко освещена фонарями и и гирляндами, что заливали своим мягким, теплым светом все окружающее их пространство, как бы наполняя уютом и желая поделиться свои светом, что был у них в избытке. Кроме того, здесь было несколько небольших киосков с едой, и каждый из них был увешан светящимися вывесками, призывающими зайти и купит еду именно здесь. Вокруг сновали люди, под вечер выбравшиеся, наконец, из своих квартир, чтобы насладиться недолгим затишьем между непрекращающимися ливнями. Парочки и компании улыбались, шутили и смеялись, негромко переговариваясь, словно в этом мире не было никого, кроме них, как будто все вокруг было лишь для них, и они тонули в этом ощущении, пьянели от его лёгкости, от этого чувства покоя и свободы...

Осаму сильнее сжал руку Федора. Им нельзя забыться. Нельзя погрузиться в эту тягостную, сладкую трясину безмятежности, нельзя плюнуть на всё и всех и просто плыть в этом потоке счастливых лиц и улыбок, наслаждаясь друг другом. Нельзя потерять голову. Только не здесь и не сейчас. Почему? Потому что они другие. Они любят друг друга, а другие считают это порочным и неправильным. Одно неаккуратное движение или действие, и в их сторону начнут бросать недовольные и осуждающие взгляды, полные ненависти и презрения. Это так плоскостно и субъективно, так глупо, непонятно, смешно и страшно, что порой становиться непонятно, какое же чувство на самом деле вызывают подобные люди. Да это и неважно. Важно, что таких людей много. А значит, и сделать ничего нельзя. Остаётся лишь балансировать на тонкой, как лезвие ножа, грани, между огнем и пламенем, между ненавистью и презрением, оставаясь на тонкой линии равнодушия окружающих. И потому им нельзя забыться и просто быть счастливыми. Пока нельзя.