100 грамм предательства. Книга 1

В заточении. Клеймо

– Готовься! – голос надзирателя словно брошенный камень: отскакивает от кривых стен и отдаётся эхом.

Мне становится страшно. Что если не пойти? Забиться в угол и надеяться, что чудовище исчезнет, как бывало по ночам в Питомнике? Но вся соль в том, что настоящие чудовища никогда не уходят с пустыми руками.

Разминаю затёкшие одеревенелые руки и ноги, когда сверху падает лестница. Интересно, у меня хватит сил по ней подняться?..

– Пошевеливайся давай... – на сей раз слова тюремщика походят на целую горсть мелких камешков, брошенных с высоты.

Начинаю карабкаться вверх.

«Как бы там ни было, я по крайней мере увижу солнечный свет или звёздное небо... – и тут же одёргиваю себя: – Кто сказал, что в Кульпе выводят на улицу, прежде чем убить?»

Стоит долезть до верха, как чья-то мясистая рука хватает меня за воротник и раздаётся треск рвущейся ткани. Рубашку отчего-то становится очень жалко.

Но я тут же о ней забываю – меня выдёргивают из камеры, будто не человека, а несчастный мешок с костями. Рывок – и вот я уже на каменном полу, потираю ушибленную коленку.

Свисающая с потолка одинокая лампочка едва светит, но мои глаза слишком привыкли к темноте, так что сразу начинают слезиться, и я усиленно тру их кулаками, чтобы прогнать слёзы.

Проморгавшись, рассматриваю своего конвоира. Застывший передо мной громила смахивает на массивную гору.

– Поднимайся...

Разговаривает мой надзиратель исключительно глаголами: готовься, пошевеливайся, поднимайся.

Почему-то этот факт кажется до жути забавным. Настолько, что я начинаю смеяться. Сначала так робко и несмело, но постепенно голос крепчает, как мотор только заведённой машины, и я с ужасом понимаю, что заглушить «двигатель» мне не под силу.

Пытаюсь взять себя в руки, но истерический смех рвётся наружу, душит, мешая глотнуть влажный холодный воздух. Вероятно, что меня пристрелят здесь и сейчас, точно собаку.

Подобная мысль вызывает новый взрыв хохота. Хватаюсь за живот, потому что ещё немного – и он точно лопнет.

Совсем некстати в памяти всплывает выражение «смеяться смерти в лицо». В моём случае фразу можно воспринимать буквально. Я хохочу ей в рожу и приятной её никак не назовёшь: заросшие щетиной щеки при каждом вздохе надуваются, как кузнечные меха, маленькие поросячьи глазки, не мигая, смотрят со злобой, а из уголка перекошенного рта стекает тонкая струйка слюны.