100 грамм предательства. Книга 1

Глава 26. Шпанс. Мохнатое чудище

Спустя несколько дней, наскоро позавтракав, мчусь к жилищу Шпанса. Тот редко приходит в столовую, предпочитая живым людям свои микросхемы и железяки. Негромко постучав, мнусь у порога. У меня в запасе всего полчаса, иначе Биргер точно шкуру спустит – второе опоздание он простит, только если ты умер.

Наконец дверь открывается и в проёме, пошатываясь, появляется Шпанс. Его иссушенное морщинами лицо сегодня кажется ещё более жёлтым, чем раньше.

– Неужто пожаловала? И года не прошло... – бубнит старик, закашливаясь. – Ты должна была прийти ещё несколько дней назад.

– Так получилось, работы много было... – вру я.

– Ладно, заходи. На бардак только не смотри.

Шаркая, он скрывается внутри, оставив дверь открытой, так что я следую за ним.

С улицы жилище казалось больше, по факту здесь всего две комнатушки. И в каждой, куда ни кинь взгляд, лежат спутанные мочалкой провода. На письменном столе стоит моновизор, у которого снята защитная крышка и все внутренности вывалены наружу, точно человеческие кишки.

Сесть негде – повсюду – на стульях, на полках, и даже на стареньком диванчике – какие-то запчасти, схемы, чертежи. Сразу видно, что Шпанс помешан на своих технических штучках.

– Ну? – он стоит, уперев руки в боки и выжидательно на меня смотрит. – Рассказывай...

– Э-э... Что рассказывать-то?

– Всё! – безапелляционно требует он. Потом подходит к диванчику, сгребает своё добро в сторону и тяжело садится. – Рассказывай всё, что помнишь. Шаг за шагом.

И я опять перечисляю, как именно мы с Шарлой добирались до Хранилища, но теперь во всех подробностях – какие кнопки горели на табло лифта и сколько лампочек в его потолке, какой звук издавал электроключ, когда Шарла его касалась. Вопросов столько, что мы и до конца вечера не управимся. Но я подхожу к делу со всей серьёзностью и действительно пытаюсь вспомнить любые мелочи и детали – как-никак, а речь идёт о наших жизнях – облажаемся и загремим в Кульпу. Это в лучшем случае, а в худшем...

***

Спустя два часа я вхожу в Лазарет. Биргер злится. Это сразу становится видно по его лицу – оно приобретает какой-то бурый оттенок, а морщинки становятся глубже – будто траншеи на поле боя или высохшие русла реки.