Я… Хён, я х-хочу видеть т-тебя очень, п-пожалуйста, Минхо-хён, — ногтями впивается в ладошки отстервенело, выгибаясь в спине до характерного хруста, и касается голой вздымающейся грудь груди старшего. Минхо хмыкает, целует в линию челюсти и снимает с мальчика алую ленту. Пушистыми мокрыми ресницами моргает часто-часто, смотрит расфокусированно, а Ли тонуть готов в той галактике, что хранят эти карие глазки. — Такой покладистый, мягкий и пушистый, — мурлычет на ушко, притягивая хрупкое тело к себе близко-близко, — Хан-и, смотри, до чего ты довел меня, — ловким движением закидывает стройные ноги мальчика себе на плечи, стояком прижимаясь к пульсирующей дырочке. — Хочешь? Знаю, что хочешь, сладкий. Браслеты наручников больно впиваются в кожу на запястьях, и Джисон, закусив губу, наблюдает за тем, как вены на руках хена вздуваются, как с собственного члена смазка тянется вниз и какой красивой ухмылкой обладает Минхо. Джисон крошится на миллион атомных частиц. Пальцами старший сжимает бёдра, губами зацеловывает шею, а членом долбится прямо по простате, заставляя мальчика срывать голос на стонах. Внутри все так и полыхает, мелкими искрами взрывается перед глазами, превращаясь в водоворот нескончаемого удовольствия, что разрывает тело острыми когтями. Джисон голову откидывает назад, едва не ломая шею от ощущения глубины проникновения чужого члена в себя. Минхо рычит слабо, кусает за ключицу и входит, прижимаясь к мальчику всем телом, чтобы жарко, мокро и пошло было. Чужие звонкие стоны ласкают слух, по нервам бьют, будто ток, и Ли, вцепившись в узкие чувственные бедра до красных подтеков, говорит: — Молодец, Хан-и, молодец, — толчок, — такой славный сладкий котик, — толчок, — сводишь с ума, солнце, не представляешь как. Джисон дрожит, стоит услышать заветные слова о том, что им довольны, что им восхищаются и что его хотят. Член вспыхивает болью, а дикое желание кончить бьет по оголенным нервам вспышкой молнии. Джисон прямо сейчас готов сломать эти наручники, чтобы коснуться себя, провести пару раз по горячей пульсирующей головке и излиться себе в кулак. — Ангел мой, знаешь ли ты, что делают хорошие мальчики? — Хан мычит отрицательно, губы кусает до красных бусинок крови и глаза закатывает от удовольствия жгучего секса. — Хорошие мальчики кончают от моего члена в себе. Давай же, радость, сделай это для своего хена. Джисон, простонав жалкое и громкое «Минхо-хён!» кончает, захлебываясь потоком слез, ощущая то, как влажным и пылким языком Минхо слизывает буквально каждую соленую капельку, сорвавшуюся с длинных ресниц. Горячее семя обжигает изнутри раскаленным железом, а мягкими касаниями старший гладит по голове, целует робко, совсем как-то по-детски. — Хан-и, ангел мой, как ты? — щелчок наручников разносится по глухому помещению треском дров в камине, и Минхо, прижавшись щекой к чужому тонкому запястью, улыбается, наблюдая звёздную галактику у Джисона в глазах. — Отлично, хён, — тихим шепотом и нежными объятиями за шею мальчик опускает веки, — но это было подло с твоей стороны заставлять меня насильно, знаешь ли. — Прости, Хан-и, просто на всех тех видео ты такой возбуждающий, что мозг сам собой и поплыл, — хихикает, носом утыкаясь в изгиб чужой тонкой шеи, вдыхает полной грудью и замирает, — ты пахнешь мной, ангел. Башню сносит пиздец как. — Хён, я спать хочу, — Джисон хнычет, прижимась к Минхо близко-близко, чтобы в очередной раз ощутить его тепло и дурманящую ласку. — А как же душ? — К черту душ. — Правильно, — старший заваливается рядом, тянет на себя обессиленное тело и зарывается лицом в пушистый затылок, вдыхая сердцу полюбившийся запах. - На бедрах моих посидишь завтра, ангел мой.
