🦋 Эффект бабочки 3 🦋

Глава 49

За низким зелёным забором на голой ветке сирени висит кормушка. В ней виднеются засохшие кусочки хлеба и семечки.
Но птицы боятся подлетать ближе, пока там рядом топчутся дети. Кружат над нами и, наверное, очень сейчас недовольны, что им мешают обедать.
- Двойняшкам пора на обед, - говорят у меня за спиной.
И я решаюсь оглянуться.
Алан обходит лавочку, снимает с плеча спортивную сумку. Ставит ее возле меня.
- Тут вещи, - кратко поясняет.
А я знаю, сумка ведь моя. И вещи мои, из той квартиры неделю назад я лишь для двойняшек все собрала.
- Давно приехал?
Он не отвечает, шагает ближе к лакомкам, наклоняется к ним, и Алиса уже болтает вовсю, радуется знакомому лицу.
Смотрю ему в спину в кожаной куртке, на темные брюки, он весь в черном опять, и будто бы похудел.
Тоже встаю, сую телефон в карман.
- Как у тебя дела? - не понимаю, с чего начинать и дёргаю его за рукав.
- Хорошо, - он трогает красную пластмассовую бабочку, которую ему Алиса дала, улыбается дочке.
- А... вещи? - бросаю взгляд на сумку и кусаю губы, на месте устоять не могу, меня от возбуждения подбрасывает. - Почему вещи привез?
- Не самому же мне их носить, - он рассматривает бабочку, вкладывает в маленькие пальчики. - Красивая какая.
- И что теперь? - на нервах голос звучит резко, я почти требую, глазами впиваюсь в его профиль, в короткую щетину и впалые щеки, хочется к нему броситься, обнять, мне чего-то не хватает, мы будто чужие.
- А что теперь, Юля? - он, наконец, отворачивается от детей и смотрит на меня.
Под его взглядом вздрагиваю, мы не будто, мы - чужие, весь его вид об этом говорит. Напряжённая поза, руки в карманах, потухшие серые глаза. И то, как он изучает меня исподлобья, и как пухлые губы сильнее сжимаются.
- То есть нечего сказать? - откашливаюсь, враз растеряв весь запал. - Ты просто уедешь сейчас, и все.
Он даже не отвечает, только улыбается, кратко, этой улыбкой, как удавкой, душит меня.
И разворачивается, и идёт, от меня, давит лужи ботинками, и мелкие брызги летят в стороны.
- Алан, подожди, - хватаю детей за руки, пытаюсь следом бежать, но лакомки медленные, асфальт в мешанине грязи и снега неровный, нам его не догнать.
Между нами метра три, и он останавливается, оборачивается.
Тоже торможу, держу взволнованных детей, представляю, как это все выглядит со стороны и подавленно сглатываю.
Я ведь не девочка-школьница, летом мне исполнится двадцать шесть, у меня дети, а я по лужам с ними бегу за мужчиной.
- Пошлите домой, - медленно поворачиваюсь, осторожно веду двойняшек, - ножки не вымочили? Сапожки непромокаемые, - смотрю на мокрые грязные пятна на дутых комбинезонах. - Бедные мои. Простите маму.
С лавочки подхватываю сумку. Не успеваю закинуть ее на плечо, как длинные пальцы перехватывают ремень, и над головой звучит голос Алана:
- Провожу вас, помогу.
- Нам помогут, - говорю, лишь бы что-то говорить, в этой фразе ищу спасения.
Поднимаемся на крыльцо, он за нами.
Заходим в лифт, он вдвигается последним.
Едем и молчим, я второй раз за утро готова разрыдаться.
Не надеялась, что он приедет и от радости будет вокруг нас скакать, хороводы водить, но мы весь месяц, все четверо, друг другу одни беды приносим.
Выходим на площадку, достаю из кармана ключи.
- Держи, - он протягивает сумку.
Вижу, что не зайдет, да я и не приглашаю - это дом Андрея.
Вот только две недели назад в наш с Аланом дом его братья зашли.
А сейчас я смотрю в обтянутую кожаной курткой спину, и как Алан шагает обратно в лифт.
Окажусь в квартире - и у меня начнется истерика. В груди ноет, меня почти швыряет к нему.
- Постой, - шмыгаю за Аланом и удерживаю железные двери.
- Юля, - он морщится. - Хватит.
- Я не хотела, чтобы так все случилось.
- Я тоже.
- Куда ты пойдешь?
- Не твое дело.
Грубость колет, он в подобном тоне со мной не разговаривал никогда, и этот первый раз так жутко-холодно на меня обрушивается.
Облизываю губы.
- Мы можем спокойно...
- Мы не можем никак, - обрывает он. В голосе появляются живые ноты, на лице чувства, он делает шаг ближе ко мне. - Я тебе сказал тогда - жди. И ты ответила, что ждёшь, - он замолкает, и уже замороженно, сухо, продолжает. - Укладываться в кровать с моими братьями тебя никто не заставлял. Это твой выбор. Так?
- Так, - слышу свой ответ и не верю, что это правда я.
- Как это называется, Юля?
- Не знаю.
- Так ты подумай. Что человек на моем месте чувствует. Я нормальный мужчина. Который доверяет своей женщине. Подставляется, открывается, выворачивается для нее. И взамен что? У меня столько дыр вот здесь, - пальцем он тычет меня в грудь. - Что я тебя видеть больше не могу. Всё, пока.
Он отталкивает мою руку от двери, и створки с лязгом и грохотом сходятся, отрезая от площадки кабину.
Лифт гудит, едет вниз, возле квартиры заходятся криком лакомки.
Распахиваю дверь, раздеваю детей, на пол бросаю комбинезоны, сама сижу на полу, трогаю маленькие ручки, смотрю в насупленные мордочки.
Устали, обиделись, единственные, кто ни в чем не виноват.
- Простите меня, - твержу, твержу.
Это мои дети. А меня разрывает между мужчинами, это неправильно, так быть не должно.
Идём умываться, переодеваемся, накрываем на стол.
- Покушаем и ляжем спать.
Брякаю тарелками, руки дрожат, даже посуду поколотить не могу.
Всё. Он сказал хватит, всё. Значит, да. Всё, конец.