Мой личный сорт психолога.

Сладкие поцелуи и подростковый максимализм

Сладкие поцелуи и подростковый максимализм

Я лежал на диване между ног Джерарда, откинув голову ему на плече, и думал о том, насколько непредсказуемой может быть жизнь.
Если бы мне недели эдак три назад сказали, что мой красноволосый гиперактивный психолог с гейскими замашками будет лежать рядом со мной и впутывать свои тоненькие музыкальные пальчики в пряди моих волос, периодически оставляя поцелуи на моих скулах, то, скорее всего, я бы счел вас ненормальным и сжег на костре, заручившись поддержкой инквизиции, но, так или иначе, это именно то, что сейчас происходит.
Джерард уже успел обработать мои порезы и синяки, получив за это время их ничуть не меньше, ибо я дергался так неистово, будто из меня изгоняли демонов с помощью экзорцизма. Причем демонов было много, да похлеще тех шести, что сидели в Эмили-Роуз. Надо признать, он мужественно стерпел все удары "судьбы" в лице меня и не уставал дуть на раны, иногда покрывая место увечья нежными поцелуями и шепча что-то успокаивающее. Покончив с этим, он надел на меня свою серую толстовку и, забравшись на диван, усадил между своих ног, притянув за талию на максимально близкое расстояние.
Не знаю, что будет дальше. Я никогда не любил чувство неопределенности, но именно сейчас, находясь в объятиях Джи, я попытался жить именно этим моментом, не думая о прошлом, в котором меня жестко трахнули в школьном туалете, ни о будущем, которое столь туманно. Я пытался взять от этого момента все, что можно, запомнить каждую деталь: тепло его тела, легкий холодок от его пальцев, будто сделанных из фарфора, родинку на носу, запах жвачки и молочного чая и это чувство защищенности и спокойствия, что окутало меня словно паутина, сотканная ловкими лапками паука.
Ни один неродной человек еще не дарил мне столько тепла и заботы, сколько подарил этот паренек с ураганом в голове. Это тепло молниеносно распространяется по каждой клеточке тела, заставляя испытывать ранее незнакомые эмоции. Мне хочется кричать на весь мир от этого чувства, будто бабочки порхают в животе и в голове, выбивая из нее все более-менее адекватные мысли. Нет ничего прекрасней, чем чувствовать себя нужным. Нет ничего прекрасней, чем иметь человека, который заставляет тебя поверить в то, что ты особенный и в то, что ты любим. Нет ничего прекрасней, чем человек, готовый выхватить у тебя из рук лезвие, а не бросить потерянного там же, где и нашел. Нет ничего прекрасней, чем знать, что кому-то в этой бесконечной вселенной нужен маленький и слабый ты.
По щеке скатилась слеза... впервые за долгое время это не была слеза горечи и печали.
Заметив, что по моим щекам бегут соленые дорожки, Джи развернул меня к себе за подбородок и провел ими по щеке. Он посмотрел в мои глаза одним из тех взглядов, в которых можно утонуть от количества нежности, и стал расцеловывать мои щеки, тем самым осушая их.
- Малыш, мы скоро затопим моих коллег снизу. - Его губы растянулись в доброй и абсолютно не насмешливой улыбке, отчего бабочки в моем живое решили пойти на таран и, пробив мне живот, выбраться наружу.
- Ты знаешь, что ты замечательный?
- Догадывался, - усмехается он мне в шею. Да, самооценки ему не занимать.
- Джерард, можно вопрос?
- Ммм? - "сказал" он, не желая отрываться от моей шеи.
- Ты с самого начала так доделывался до меня потому что я тебе понравился? - Ну а что?! По-мне, таки вполне уместный вопрос.
- Нет. Я просто люблю доебываться до людей. - абсолютно честно ответил Джерард.
- Как мило.
Он улыбнулся и повалил меня набок,обнимая.
Спустя час, мы решили пойти прогуляться. Джерард даже отменил все приемы ради меня, что не могло не льстить такому эгоисту, как я.
Мы просто гуляли по парку, а я шел по бордюру, старательно пытаясь сохранить равновесие, что крайне забавляло идущего рядом Джи.
- Ты прям как ребенок.
- Я не ребенок! - запротестовал я. Знаете, не особо хочется, чтобы человек, который меня целует за закрытыми дверьми, относился ко мне, как глупому легкомысленному маленькому мальчику.
- Ну ладно. Ты не ребенок. Ты мой маленький ребенок.
- Ребенку полагается мороженное!
Не сказав ни слова, он подбежал к ларьку и купил мне рожок с шоколадным, ванильным и клубничным шариками. Если бы он знал мой план...
- Держи! - он протянул мне мороженное и чмокнул меня в нос. Все внутри уже предвкушало бешенство психолога. Я съел два верхних слоя мороженного, оставался только шоколадный шарик. Не люблю я такое.
- Джерард, давай я тебя покормлю мороженным?
- Ну давааай, - глаза психолога уже загорелась, и он игриво протянул последний слог в ожидании лакомства. Ну ничего, сейчас "ребенок" его обломает.
Мы сидели на скамейке, поэтому я обернулся к нему и поднес мороженное к его губам. Он будто бы напоказ вобрал в рот весь шарик, затем начал отодвигаться, тем самым слизывая весь подтаявший слой. Затем он как-то слишком сексуально и развязно слизнул капельки шоколада со своей верхней, чуть вздернутой от природы, губы и хотел уже потянуться опять, как я резко впечатал рожок ему в лицо. Рожок продержался на его лице пару секунд, а затем медленно и крайне эпично соскользнул ему на джинсы. Надо было это видеть. Он в изумлении раскрыл рот и широко распахнул глаза, все губы и нос его были в шоколаде, да и длинные патлы, собственно, тоже. Я уже покатывался со смеху, почти падая с лавки, а взгляд психолога был такой, будто его только что предали.
- Беги, Фрэнки, беги!
Мне не нужно было повторять дважды, я сразу понял, что это было сказано на полном серьезе, и пора уебывать. Я вскочил со скамейки и ринулся по газону убегать от Джерарда, несущегося за мной и кричащего, что изнасилует меня этим же вафельным стаканчиком. Спустя полминуты усердного бега я вспомнил, что физкультура это не мое, и пожалел, что вообще затеял это. Джерард нагонял, животный страх, который бывает, когда играешь в прятки, накрыл с головой, и я не придумал ничего лучше, чем упасть на траву и поступить также, как когда меня находили в детстве. Я начал орать, переходя на визг. Фишка в том, что ведущий обычно просто охреневал и уходил искать остальных, но Джерард решил пойти иным путем, проигнорировав традиции моих друзей детства, и завалился на меня сверху, запуская руки мне под толстовку. Первой мыслью было, что он все же решил меня изнасиловать тем вафельным стаканчиком прямо здесь, на газоне в парке, но его планы были куда ужаснее и подлее. Он начала меня щекотать. Боже, эту пытку должны были использовать в концлагерях. Я начал визжать, как поросенок, которого режут, брыкаться, царапаться и кусаться. Короче, у меня началась паника. Джерарду же все это доставляло какое-то садистское удовольствие, он продолжал проводить своими холодными пальцами по моим ребрам и животу, издавая припоганые злобные смешки, как Гаргомель, поймавший смурфика. Кажется, прошло по крайней мере три вечности, прежде чем ему это надоело. Он сел рядом на траву, скрестив ноги, и стал пытаться отдышаться.
- Ну и что мне с этим делать, умник? - спросил он, указывая рукой на свое лицо, измазанное шоколадом. - Мое лицо! Мое драгоценное лицо теперь в этом сладком дерьме.
Мне уже порядком надоело слушать его жалобы, поэтому я встал с травы, на которой лежал, сел на колени перед Джерардом и потянул его на себя за плечи. Не дав Джи опомниться, я провел языком по его щеке, слизывая сладкое лакомство. Его глаза округлились, а я и не думал отстранится, продолжая поедать подтаевшее мороженное прямо с его лица. Я прошелся языком по губам, кончику его вздернутого носика, на котором красовалась родинка, скуле и второй щеке. Джерард же, кажется, уже просто забил на то, где мы находимся и, прикрыв глаза, отдался ощущениям. Явно приятным, что несказанно лелеяло мою самооценку. Его ресницы трепетали, отбрасывая тени, губы были приоткрыты, а из них вырывалось судорожное дыхание. Закончив "чистку" своего психолога, я буквально на секунду прикоснулся к его сладким губам и резко отодвинулся назад, падая спиной на траву.
Пару минут Джерард молчал, закрыв глаза и выглядя крайне серьезно, он пытался привести дыхание в норму, а затем произнес:
- Ты мой личный сорт салфеток.
- Мудак, - засмеялся я, а в следующую секунду он приземлился рядом со мной на мягкую пожелтевшую траву, усеянную разноцветной листвой.
Это был второй месяц осени, но несмотря на это воздух был пропитан теплом, и все вокруг казалось таким ярким и прекрасным. Эти желто-оранжевые деревья, лучики солнца, нежно касающиеся лиц прохожих, птицы, стаями улетающие на юг. Эта осень не приносила чувство жгучего опустошения и печали, она будто наполняла теплом изнутри. Будто лето дало ей в долг солнца, тепла, ощущения счастья, летавшего в воздухе, что в смеси с окрасившимся в желтый цвет городом создавало чувство тепла, уюта и спокойствия. Эта не та из осеней, когда хочется сидеть дома, закутавшись в плед, и пить горячий чай, читая книгу или взахлеб смотря все новые и новые сериалы. В эту осень хотелось выбраться на улицу, вдохнуть воздух полной грудью, упасть на ковер из желтых листьев, который будто впитав тебя в себя, скроет от глаз людей, и остаться в нем навсегда.
И вот, я сижу на прохладной осенней листве и смотрю в небо, которое сегодня чистое, будто горное озеро, рядом с человеком, с которым меня не связывает ничего, кроме пары поцелуев и моей души, которую я ему преподнес на блюдце. Мы лежим рядом, наблюдая за полетом воронов в небе, которые так резко контрастируют с его голубизной, и я чувствую себя таким полным. Заполненным до краев теплом, нежностью, трепетом. Я впервые за должное время не ощущаю себя пустой оболочкой, в которую забыли положить наполнитель из эмоций и чувств. Я, как идиот, лежал и улыбался своим мыслям. Кажется, будто эти унижения одноклассников, изнасилование в туалете, самоуничтожение и чувство безвыходности и загнанности в угол были в прошлой жизни. Джерард стал моим наркотиком, моей болезнью и моим болеутоляющим, моей надеждой и тем, кто нужен моему завтрашнему дню. Он узнал обо мне то, что еще никто никогда не знал. Он впустил меня в свою жизнь. Меня - вечно все портящего, вредного и эгоистичного карлика. Он дал мне то, что не давал никто - заставил почувствовать себя нужным и любимым. Заставил желать проснуться завтра хотя бы для того, чтобы увидеть его улыбку снова.
Это началось еще в нашу первую встречу. Люди, никогда не получавшие любви и нежности, как котята, которых находят на улице. Они привязываются к новому хозяину, который дает им тепло и заботу, которые они раньше не имели. Единственный минус всего этого в том, что котенок становился слишком зависим от хозяина. Он зависит от него и его поступков. Я - котенок Джерарда. Но взял ли он меня потому, что хотел или лишь из жалости к побитому существу? Темные мысли стали закрадываться в голову. Вдруг все это всего лишь способ проявления жалости и сострадания к трудному одинокому подростку? Было ли это все искренне? И самый главный вопрос: насколько это все долговечно? Поиграть с котенком и бросить, как только надоест. Удобно хозяину и смертеподобно для животного. Данная перспектива меня не особо радовала. Я повернул голову и увидел лицо своего психолога, так искренне улыбавшегося мне. Белые острые зубки Джи обнажилась, ямочки на щеках были настолько прелестны, что хотелось поцеловать его в каждую из них, а взгляд был полон такой нежности, что меня передернуло. "Тем больнее терять"- пронеслось в голове, но я отмел эти мысли в дальний уголок своего сознания и улыбнулся ему в ответ.
Рано или поздно всему приходит конец...
Фрэнк, ты все тоже тупое пессимистичное чмо!
- Все в порядке? - спросил Джерард, увидев, как я напрягся.
- Да, конечно, - я вымученно улыбнулся.
- Айеро, я психолог, не забывай!
- Конечно, мистер Уэй.
- Ох, чувствует мое сердце, отхватишь ты сейчас!
- Заткнись и поцелуй меня.
- В таком тоне, молодой человек, я вам разговаривать с собой не позволяю.
Я резко притянул его к себе и впился в его губы. Срать на то, что мы на земле в парке. Срать на то, что везде люди. Срать на то, что он старше. Он мнет мои губы своими, цвета лепестков цветов в Райском саду, и я забываю обо всем. Вплетаю пальцы ему в волосы и придвигаюсь еще ближе к его телу, подминая под себя листья. Поцелуй нежный, медленный и совсем не страстный. В какой-то момент он провел своим языком по моим губам, как бы просясь внутрь, но я не раскрыл их. Я просто не готов. Поняв это, Джерард продолжил целовать меня также сладко и неспешно, будто растягивая удовольствие. Он посасывал мою верхнюю губу, оттягивал нижнюю, игрался с пирсингом, и зубы сводило от количества сахара в этих ласках. Спустя какое-то время он все-таки оторвался от меня, перевернулся на спину, уставил взгляд в потемневшее небо, на стыдливое солнце, которое будто пряталось за горизонтом, вдохнул воздух пахнувший листьями, хвойными деревьями и пончиками, что продавались в парке, а затем произнес тихо и нежно:
- Ох уж твой этот подростковый максимализм.