Пленница Чона

●Глава 12●《Чонгук》

Лиса смотрит на меня с воинственной решительностью. Будто её обидела сама мысль того, что она должна уйти и оставить меня одного. И не смотря на то, что чувствую я себя сейчас довольно хреново, улыбка сама собой расползается по моему лицу.
— Что ты улыбаешься? — грозно пыхтит, поджимая пухлые губы.
И я залипаю. Как последний пацан, зависаю на её губах. Если бы она сейчас решила меня поцеловать, пожалуй, я был бы не против.
— Ты не бросил меня в лесу, я не брошу тебя здесь. Мы уйдём вместе, как и планировали. То есть… как ты и хотел изначально. Сейчас я обработаю твою рану, а потом ты ляжешь. И даже не смей со мной спорить.
Вскочив с колен, Лиса начинает суматошно копошиться в ящиках и комодах.
Нервничает. Я настолько чётко улавливаю её состояние, словно мой организм по какой-то неведомой мне причине настроился на восприятие этой девчонки. Скольжу взглядом по дрожащим от волнения рукам и осиной талии. Вспоминаю, как всю ночь сжимал малую в своих объятиях и в груди в этот момент растекается что-то горячее, как жидкая лава, но она не обжигает, а греет, придаёт сил. Будто девчонка способна исцелить меня одним своим присутствием рядом.
Клянусь, в этот момент мне даже кажется, что я уже чувствую себя лучше. Просто потому что она осталась. Мля, Чонгук, какого чёрта с тобой происходит? Неужели ты запал? Как последний кретин запал на собственную пленницу. О стокгольмском синдроме я слышал, а как называется психоз, когда похититель увлекается жертвой? Такое вообще возможно или это только мне так «повезло»?
А ты увлёкся, Чон, и глупо это отрицать.
Ухмыляюсь себе под нос. Если бы ещё два дня назад мне сказали, что вот эта странная девчонка, тараторящая без умолку, задающая нелепейшие вопросы и как заведённая повторяющая какой-то адрес сможет во мне всё наизнанку вывернуть, я бы рассмеялся этому человеку в лицо.
— Лис, ну ты дурочка, в самом деле… — улыбаюсь как последний идиот, но ничего не могу с собой поделать.
— Замолчи и лежи тихо, — раздражённо бросает через плечо, продолжая рыскать по ящикам в поисках чистой ткани, чтобы обработать мне рану. — Тебе нужен покой. Хотя бы сутки покоя. Я о тебе позабочусь.
— Вон там посмотри, — окончательно сдавшись, киваю на старый потёртый сундук, приставленный к изножью кровати. — Кажется, там были какие-то тряпки.
Лиса распахивает пыльную крышку и достаёт оттуда моток ткани, но не спешит возвращаться, замирая над раскрытым сундуком. Я знаю, что её затормозило. Под материей лежат старые боксёрские перчатки. Самый ценный подарок от самого дорогого мне человека. Малая бросает на меня задумчивый взгляд из-за плеча, но лишних вопросов не задаёт. Захлопнув сундук, возвращается и обрабатывает мне ранение. Щедро полив рану водкой, складывает пухлые губки бантиком и дует. А у меня за грудиной что-то щемит от этой картины. Давно ли, Чон, кто-то так о тебе заботился? Пожалуй, никогда.
— Гук… — Леся поднимает глаза и задумчиво всматривается в моё лицо, словно решая, стоит ли говорить дальше. — Ты, может, расскажешь мне, в чем тебя обвиняют? Почему ты скрываешься?
— Сложно все, Лис, — тяжело выдохнув, смотрю в потолок. Не та это тема, о которой хотелось бы говорить с кем бы то ни было. Слишком личное, слишком моё. А я не привык делиться с посторонними своими проблемами.
— А ты попробуй объяснить. Уверена, что пойму. Просто… мне важно знать. Я сказала, что не верю, что ты — убийца, но пребывать в полной неизвестности, все же, трудно. Я открыла тебе некоторые моменты моей жизни. Ты бы мог сделать то же самое для меня?
Её слова колят в самое сердце. А ведь Лиса права. Уверен, что её признание далось ей не менее тяжко. Опустив голову, смотрю прямо в глаза малой. Она до сих пор прижимает руку к уже перебинтованной ране и, сидя рядом со мной на коленях, доверчиво заглядывает мне в глаза.
Чёрт, единственный человек, уверенный в моей невиновности. Даже люди, знающие меня много лет, поверили, что я убийца, а девчонка, которую я выкрал с мотеля, чтобы скрыться от ментов, сидит сейчас напротив и говорит, что верит мне.
— Меня обвиняют в убийстве, — смотря прямо в глаза Лиса, наконец, начинаю говорить. — Я… боями занимался всю свою жизнь. Сколько себя помню. Рос в детском доме. Тренер у нас был — Ким Сокджин. Приходил к нам по средам и пятницам. Пацанов учил боксу. Во мне он сразу разглядел потенциал, поэтому спустя несколько недель предложил мне заниматься с ним индивидуально.
Перчатки, которые ты нашла в сундуке — его подарок, — рассказывая Лисе свою историю, я словно возвращаюсь в прошлое. Воспоминания кажутся чертовски реальными, будто это всё совсем недавно происходило. Ностальгия, мать её.
— Это было хорошее время, хоть и рос я без семьи. Тренер мне отца заменил. Я во всем хотел быть похожим на него. Он даже забирал меня из детского дома по гостевому разрешению. В такие дни мы с ним сюда ездили. В эту хижину. Она ему принадлежала. Мы много тренировались, потом ходили на озеро купаться и ловить рыбу. Озеро здесь недалеко. Когда я вырос, меня затянула жажда денег. Бился я хорошо, поэтому мне в легкую удалось прорваться в мир боев без правил. Это подпольные бои и… за них отлично платили. Был еще один пацан у нас в детском доме. Ли Минхо. Мы называли его Борзый. Тоже боксом занимался, но таких результатов, как я, не давал. Тренер его любил, но понимал, что не потянет он некоторые спарринги. Когда Сокджин узнал, что я уличными боями занялся, устроил мне настоящую отцовскую взбучку, — горько усмехаюсь, вспоминая былое. Млять, столько лет прошло, а мне всё ещё больно об этом говорить.
— Тогда Борзый на медаль шел. Отличные результаты показывал. Но после взбучки я бои без правил оставил и стал тоже претендовать на медаль. Выиграл тогда. С тех пор у нас началась негласная война. Точнее, у Борзова со мной началась война, мне-то на него всегда насрать было. Тренер и так им гордился. Мы стали вместе с тренером разъезжать по стране, участвовать в различных официальных спаррингах и боях. Неделю назад должен был состояться бой с одним из прошлогодних чемпионов. Категория в тяжелом весе. Борзый мечтал с ним биться, но тренер допустил меня, потому что Борзый скинул лишние кило и по весу не прошел. Это было разумно — не допускать его, но Минхо взбесился. Сказал, что тренер просто не хочет давать ему шанс получить титул чемпиона и выиграть приз в размере ляма.
Обзывал его по-всякому, мудак. И я Борзому врезал пару раз. Он тогда хлопнул дверью и ушел, сказав, что мы оба еще за все ответим. Мы с тренером разошлись поздно в тот вечер. А на утро меня хотели повязать за его убийство. Я, мля, до сих пор не могу понять, как этой гниде удалось меня подставить, но точно знаю, что если меня закроют, то я никогда не смогу до правды докопаться. И я не хочу быть обвиненным в убийстве человека, который мне отца заменил. Я, мля, даже на похороны не смог попасть. И сбежать мне с трудом удалось.
— Ты думаешь, это Борзый убил вашего тренера? — Лиса взволнованно смотрит на меня своими огромными карими глазищами.
— Уверен, — киваю, от злости сжимая зубы. — Больше некому. И еще мне известно, что у Борзого подвязки есть с ментами. Думаю, именно поэтому ему так легко поверили. Я был последним, кого видели у дома тренера. Не удивлюсь, что Минхо дождался моего ухода, затем пробрался в дом и убил его. А у меня среди ментов нет ни одного близко знакомого, чтобы помощи попросить.
— А адвоката нанять?
— Меня затопчут еще до того, как адвокат успеет хоть что-то нарыть. Этот мудак там такого наплел. Я свою рожу частенько вижу на листовках "разыскивается".
— Гук, ну, ты же не сможешь все время убегать… И как ты сумеешь докопаться до правды и доказать свою невиновность, если ты постоянно в бегах, а полиция у тебя на хвосте?
— Если и не докажу, то хотя бы за убийство почти отца не сяду. И однажды найду способ полностью очистить свое имя.
Лиса напряжённо смотрит на меня, то и дело сжимая в кулак тонкие пальцы. И я не понимаю, какого хрена со мной происходит, но её затянувшееся молчание бьёт по моим нервам, как по струнам. Ну же, скажи что-нибудь. Что угодно, только не молчи.
— Я верю тебе, Чонгук, — выдыхает, накрывая мою руку своей. — Спасибо, что все рассказал мне. Это очень много для меня значит.
Мне кажется, что с моих плеч падает огромный груз, который я носил на себе всё это время. И в этот момент я понимаю, что её слова — это всё, что мне было нужно.
— Спасибо, что не ушла, Лалиса, — мягко улыбаюсь, накрывая свободной рукой её ладонью.