Ненавижу любя.

Часть 10

Он часто часто задышал, и распахнул глаза касаясь плеча альфы, который трепетно прильнул к его груди своей, будто защищая от всего мира. А после, приподнялся и вся его прежняя уверенность испарилась при взгляде на искаженное в страхе лицо и карие глазища полные непролитых слёз. Успокаивая шипя, Хёнджин скользнул смазанными поцелуями по шее, плечам, груди и ключицы, возвращая былую расслабленность омеги.

Альфа снова ткнулся членом в подготовленную дырочку, и медленным движением впихнул крупную головку в горячую глубину. Омега проскулил, а затем  впился ногтями в плечи мужчины, когда следующий плавный толчок заполнил его полностью.

Короткий вскрик.
- Больно, Хёнджин!

Альфа не мог ответить. Он закрыв глаза замер внутри, где до одурения туго, горячо, и скользко, даже немного больно, но это только добавляло остроты, делая яркое ощущение - ослепительным. И если бы он сейчас мог умереть, то умер бы с удовольствием, переполненный страстью, восторгом и этой мучительной, такой сладкой болью.

- Больно бывает только сначало. Потерпи, малыш. - облизнул пересохшие губы альфа, и медленно уводя бедра назад, толкнулся снова, а в голове омеги вспыхнуло осознание, что его тело отныне принадлежит Хвану, который заботливо следил за каждой эмоцией, за всхлипами и дрожью губ.

Несколько медленных, растягивающих девственные стенки движений, и омегу накрывает удушающей волной наслаждения.
Под кожей разлилась кипящая, бурлящая лава,
которая сжигала все остатки рассудка и сознания, оставляя лишь бешеное желание. Это странное ощущение наполненности было неописуемым.

Мир альфы сжался до одного человека, до одного единственного, гибкого тела которое так правильно, покорно и идеально его принимало. И этот мир рушится, чтобы снова возродиться от пронзительных, искренних стонов прекрасного существа. Хотелось доставить ему удовольствие, хотелось увидеть на этом лице восторг, а не презрение, хотелось увидеть мучительное наслаждение.

Хван переплетал их пальцы, льнул всем телом, наваливаясь сверху и прикусывал открытые в немом крике губы, толкаясь настойчивее, глубже и чаще. Тело омеги плавилось точно сахар разогретый на огне, а комната потонула в душном мареве похоти. Дыхание рваное, надломленное, а стоны громче и громче, только распаляли вбиваться быстрее и глубже в обожаемое, податливое тело.