Обещания и Гранаты

3 глава(Кэл)

/Кэл/

Мой член напрягается под брюками, когда Елена облизывает свои пухлые губы, ее мягкие глаза прикованы к трупу перед нами. Я пытаюсь сосредоточиться и сфокусировать взгляд на чем-нибудь другом, но не могу перестать вспоминать, каково это было, когда они принимали меня, сосали, как будто от этого зависела ее жизнь.
— Ты вернулся, — шепчет она.
Она моргает снова и снова, как будто не может до конца поверить в то, что видит.
— Неужели он…
— Мертв? — спрашиваю я, нажимая кнопку записи на своем телефоне,
чтобы остановить видео. Засовывая его в карман пальто, и киваю, наконец отрываясь от ее рта, чтобы заметить невидящий взгляд Матео. — Вполне. Уверяю тебя.
Замолчав на несколько ударов сердца, вижу, как плавно поднимается и опускается ее грудь, которая напрягается под белым кружевным материалом платья. Она более прикрыта, чем я когда ее видел в последний раз, платье чуть больше, чем оболочка, которая облегает, как вторая кожа, но почему-то она никогда не выглядела более распутной.
Возможно, дело в контексте: она, в свадебном платье, стоит над мертвым телом своего жениха. И все же ее единственная настоящая реакция была на меня, как будто его смерть не имеет для нее никакого значения.
Наклоняясь, она прижимает два пальца к яремной вене Матео, и мои плечи напрягаются, мысль о ее ДНК где-то рядом с ним заставляет меня нервничать. Не потому, что меня волнует, замешана ли она — в любом случае, через несколько часов это не будет иметь значения, — а потому, что я простоне хочу, чтобы она прикасалась к нему.
Диадема, запутавшаяся в ее волосах, колышется при движении, а тушь размазывается под веками, отчего она выглядит угрюмой и побежденной, хотя я знаю, что она совсем не такая.
Я присматривал за ней после того, как ей исполнилось восемнадцать, выполняя долг перед ее отцом, прежде чем позволил моей развращенности овладеть собой, уступив, когда она попросила меня погубить ее.
Поэтому я знаю все, что нужно знать о женщине передо мной: ее любимые стихи — «Маска анархии» Шелли и «Моя последняя герцогиня» Браунинга, а также то, что она предпочитает на завтрак — тосты из цельной пшеницы с арахисовым маслом и свежими фруктами — и что она любит учиться.
Будь ее воля, она бы изучала литературу, а не только то, как ее преподавать.
Я знаю о маленьком гранате, вытатуированном у нее под грудью, и сам провел по этой линии кончиком языка. У нее даже вкус фрукта, взрывной и совершенно завораживающий; такая сочность, в которую хочется вонзить зубы.
И черт возьми, неужели я это сделал?
Ее кровь такая же сладкая.
Я знаю, что ее тянет к темноте, наблюдая, как она нежится в тихом гуле звезд, когда лунный свет проливается на ее бледную кожу больше раз, чем я хочу признать.
Сейчас, изучая ее в смятении, я знаю, что она не расстроена смертью своего жениха.
Это мираж, каким бы ни был их брак. Обман для прессы, выставляющий ее отца в выгодном свете, одновременно уничтожающий изодранные остатки души, которую я сломил несколько недель назад.
Елена шмыгает носом, и на мгновение мне кажется, что она вот-вот разрыдается; я опираюсь на носки ног, готовый увести ее со сцены, прежде чем она впадет в истерику, но затем она скользит руками вниз по груди Матео, просовывая одну под борт его смокинга.
И я понимаю, когда она его откидывает, открывая пропитанную кровью рубашку под ним, что она не шмыгала носом — она чувствовала его запах.
Волна возбуждения пробегает по моему позвоночнику, поражая меня, как удар молнии, опаляя кости. Возможно, в конце концов, она не совсем добыча.
Возможно, моя маленькая Персефона действительно достойна своей судьбы.
Она смотрит на рану, изогнутая рукоятка моего ножа все еще торчит из этого места, и слегка качает головой.
— Страховка.
— Что?
Накладывая пиджак поверх этого места, она слегка пожимает плечами.
— Страховка, верно? Колотая рана? На случай, если что-то еще, что ты с ним сделал, не сработает.
Мой рот приоткрывается, чтобы опровергнуть ее утверждение, необходимость дистанцироваться от преступления — вторая натура в этот момент, но я этого не делаю. Нет никакой причины, если она уже знает, что это моих рук дело.Часть меня — больная, встревоженная часть, которую я запихиваю в тайники своего мозга, — все равно хочет, чтобы она знала.
Хочет, чтобы она увидела, на что я способен, и что происходит с теми, кто бросает мне вызов.
Решение Матео провести эту свадьбу, даже когда я сказал ему найти выход несколько недель назад, было окончательным поступком. И так как я не мог позволить ему разрушить весь мой план, мне нужно было исключить его из уравнения.
Обычно я не так груб и небрежен в своих действиях; Мне нравится тратить свое время на изучение нюансов человека, на то, что заставляет его тикать, что не дает ему спать по ночам. Но его существование стало угрозой, и поэтому его нужно было устранить.
Я сожалею только о том, что не позволил ей участвовать в первоначальном отравлении.
Глубоко вздохнув, Елена вздергивает подбородок, поворачиваясь ко мне лицом. В отличие от большинства людей, которых я встречаю, у Елены никогда не было проблем с зрительным контактом. Она встречается со мной взглядом, как будто знает, что это именно то, чего я хочу, и не может не дать мне этого.
Я могу только надеяться, что через несколько мгновений она будет такой же податливой.
Она смотрит на меня так, словно видит под холодной, прогнившей внешностью расплавленное нутро; я двигаюсь вперед, мое тело становится объектом, пойманным в ее магнитное поле, теряясь в ее тепле.
Золотые радужки блестят, как расплавленная роскошь, и моя рука поднимается сама по себе, дотягиваясь до кончиков ее волос шоколадного цвета.
— Почему? — спрашивает она, и в этом единственном слове нет ни капли эмоций.
Это заставляет меня остановиться, мои пальцы едва касаются ее, когда падают обратно на мою сторону.
— Почему бы и нет?
— Это очень эгоистичный подход.
Мои брови удивленно выгибаются.
— Что заставило тебя подумать, что я совсем не такой?
Она усмехается, складывая руки на груди и засовывая ладони под мышки.
— Принимаю желаемое за действительное, я полагаю.
Позади нас медленно открывается дверь в спальню Матео, и в комнату просовывается голова моей сотрудницы со светло-клубничной головой. Марселин оглядывается вокруг своими широко раскрытыми голубыми глазами, затем проскальзывает внутрь со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, и закрывает ее, когда подходит.
Взгляд Елены цепляется за фигуру моей экономки, когда та протягивает мне сумку, пылая безудержной яростью, хотя Марселин не смотрит дальше моей ключицы. Елена наблюдает, как бледные пальцы Марселины касаются моих, гнев волнами исходит от ее гибкого тела, восхитительно опьяняющий.
Ревность — это не то качество, которое я обычно ищу в женщине, но ее наличие в богине весны, стоящей передо мной,подобно свежей почве, готовой для того, чтобы я мог зарыться и пустить корни.
Это основа порочности, эта зеленая эмоция, и я планирую использовать ее, чтобы построить нас из ее обломков.
— Марселин, — медленно произношу я, когда моя экономка отступает.
Она делает паузу, нахмурив брови, вероятно, задаваясь вопросом, не собираюсь ли я дать ей еще одно задание сверх ее уровня оплаты. Я делаю мысленную пометку предложить ей премию и отпуск, зная, что и так слишком сильно ее втянул.
Но я понял, что лояльность — это небольшая цена, которую приходится платить за некоторых людей.
Вот как я попал в эту переделку в первую очередь.
Расстегивая сумку, лезу внутрь и начинаю вытаскивать оборудование для уборки, устанавливая его у кровати Матео. Сначала вытаскиваю нож из его груди, медленно извлекая его, чтобы не разбрызгать кровь, все еще льющуюся из его груди. Она опорожняется последнимвсплеском, выливаясь из раны на мраморный пол, и я проклинаю себя за то, что заранее не накрыл его пластиковым брезентом.
Носовым платком я протираю лезвие, затем легкомысленно жестикулирую в сторону Елены.
— Вы знакомы с моей будущей женой? — спрашиваю я Марселин,
наслаждаясь последовавшей за этим резкой тишиной.
Это то, что я изо всех сил стараюсь создать то, что рассекает воздух, как хлыст.
Наклоняясь, я вытираю кровь больничным чистящим раствором и одноразовыми полотенцами, затем бросаю их в мусорную корзину. Одним пальцем закрываю веки Матео, затем натягиваю одеяло до подбородка, подтягивая его по бокам.
Если бы вы не знали, а запах чистящего раствора перекрывал вонь в комнате, вы бы никогда не поняли, что он мертв.
— Прости. — Елена первая оправилась от моего утверждения. — Твоя
кто?
Как по команде, дверь спальниснова открывается, входит Рафаэль с лысым священником на буксире. Он прижимает Библию к груди и лучезарно улыбается Елене, когда видит ее, окидывая взглядом ее платье.
Я бросаю взгляд на Марселин.
— Есть ли шанс, что у нас есть что-то еще, что она может надеть?
Нахмурившись, она качает головой.
— Нет, сэр.
Вздыхая, я провожу рукой по волосам и поднимаюсь на ноги, сбрасывая кожаные перчатки. У меня не желания, чтобы Елена была в платье, предназначенном для кого-то другого, но полагаю, что выбора особого нет.
Снимая пальто, я бросаю его на кровать рядом с телом Матео, разглаживая лацканы пиджака. Отец говорит по-итальянски, улыбка на его румяном лице говорит о том, что он понятия не имеет, что происходит.
Вероятно, думает, что это церемония, для которой его наняли в первую очередь.
Елена смотрит на своего отца, затем на священника рядом с ним, прежде чем настороженный взгляд останавливается на мне. Ее глаза сужаются в маленькие щелочки, ноздри раздуваются, как будто она пытается заставить меня воспламениться.
— Что происходит? — спрашивает она, сжимая руки в кулаки по бокам.
Никто не отвечает сразу, по-видимому, ожидая моих объяснений. Кажется, чувствуя, что я собираюсь пошевелиться, Елена вздрагивает в ту же секунду, когда мои ноги начинают двигаться в ее направлении, она бросается к двери; я одновременно бросаюсь к ней, предвосхищая ее попытку убежать, ловя за талию обеими руками.
Прижимая ее спиной ко себе, пока нежная выпуклость ее задницы непристойно прижимается к моему члену, я разворачиваю нас так, чтобы мы оказались прямо перед священником, чьи глаза теперь широко раскрыты и смущены.
Он что-то шипит Рафаэлю, который качает головой и отвечает мягким, успокаивающим тоном. Я прижимаюсь губами к уху Елены, пока она борется с моей хваткой, очевидно, не подозревая, что именно ее боевой дух привлек меня к ней в первую очередь.
Чем сильнее она пытается вырваться, тем больше трется об меня задницей, тем тверже я становлюсь.
— Осторожнее, малышка.
Двигаясь вперед, я скольжу одной рукой вниз по ее животу, надавливая кончиками пальцев. Она делает небольшой вдох, несомненно, чувствуя признаки моей реакции, и немедленно замирает.
И даже зрители не помогают тому, чтобы подавить возбуждение, идущее на юг; во всяком случае, знание, что она полностью в моей власти, кажется, усиливает его. Одно неверное движение, и я унижу ее перед ее отцом еще больше, чем уже унизил.
Указывая на священника свободной рукой, я удерживаю ее прижатой ко мне другой.
— Какого хрена ты делаешь? — она шипит, прижимаясь плечом к моему подбородку. — Я не выйду за тебя замуж.
— Боюсь, у тебя нет выбора.
— Папа, — выдыхает она,умоляюще глядя на него. — Ты видел, что он
сделал с Матео, верно? Почему ты не прекратишь это?
— Даже если бы он захотел, уверяю тебя, он ничего не смог бы
сделать. — Бросив на священника злобный взгляд, я щелкаю пальцами, говоря ему, чтобы он продолжал.
— Мой отец — самый влиятельный человек в городе, — говорит Елена, обращаясь к священнику, когда он начинает свою речь.
Я фыркаю.
— Нет, это не так.
Раф напрягается, но я игнорирую. В любом случае, для него это не может быть новостью.
— Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать один из
величайших моментов жизни — соединение двух сердец в присутствии Бога. Здесь, в этой…комнате, мы являемся свидетелями брачного союза некоего доктора Кэллума Андерсона и мисс Елены Риччи.
Пауза. Священник колеблется.
— О Боже мой, — выдыхает Елена, снова начиная сопротивляться. -
Какого хрена? Прекрати это! Отпусти меня!
Зажимая ей рот одной рукой, я киваю священнику.
— Продолжайте, пожалуйста.
Он облизывает пересохшие губы, затем снова поднимает Библию, продолжая.
— Если у кого-то из присутствующих есть веские причины, по которым
эта пара не должна объединяться, говорите сейчас или навсегда замолчите.
Крики Елены отражаются от моего черепа, вибрации от ее горла проходят через мое предплечье. Я крепче сжимаю ее рот, двигаясь так, чтобы мой указательный палец слегка закрывал ее ноздри; она мычит и кричит, звуки приглушенные и прерывистые, пока не понимает, что ей не хватает воздуха.
Прерываясь на сдавленный крик, она замерает, ее лицо краснеет. Я приподнимаю бровь, наклоняя голову, чтобы заглянуть ей в глаза. Они дикие, пламя танцует в золотых кольцах, и часть меня хочет чувствовать себя виноватым из-за того, что вынудил ее к этому.
Из-за того, что краду ее из ее мира в свой, зная, что она действительно этого не заслуживает.
Но она в опасности, и мой план не может осуществиться по-другому, так что, по правде говоря, ни у кого из нас здесь нет выбора.
— Кэллум, ты клянешься доверять и уважать Елену? Смеяться и
плакать, любить ее преданно, в болезни и в здравии, и что бы ни случилось, пока смерть не разлучит вас? — спрашивает священник деревянным голосом.
— Клянусь, — говорю я, что-то сжимается в моей груди, когда я говорю
это, ложь горькая на кончике моего языка. Он повторяет ту же клятву для нее, и она качает головой, слезы наворачиваются у нее на глазах, рот все еще прикрыт. — Когда я уберу руку, я хочу, чтобы ты это сказал. Скажи, что да.
Ее глаза тяжелеют, слезы наворачиваются.
— Я помогаю тебе. Скажи, что да, — бормочу я достаточно тихо, чтобы
она могла услышать, — или я начну забирать людей, которых ты любишь, одного за другим. Матео был только началом, малышка. Следующим будет твой отец, если ты не сделаешь то, что я скажу.
Она хнычет, от этого звука мой член напрягается еще больше, и делает один-единственный вдох. Медленно я провожу рукой по ее подбородку, готовый наброситься, если она снова закричит.
Но она, кажется, обдумывает и вместо этого сосредотачивается на моих глазах, отказываясь отводить взгляд.
— Почему? — шепчет она, и я думаю о том, как она спрашивала то же
самое о Матео, как она, казалось, не осуждала, просто хотела знать мои рассуждения. Как будто каждое действие, даже самое отвратительное, можно объяснить, если достаточно постараться.
Я подцепляю большим пальцем ее подбородок, приподнимая ее голову, слова уже на кончике языке. Мои секреты умоляют раскрыться настежь, истечь кровью на полу ради нее, но я знаю, что не могу так рисковать.
Во всяком случае, пока нет. Не раньше, чем она станет моей.
Поэтому вместо этого я качаю головой, слегка улыбаясь ей.
— Почему бы и нет?