Обещания и Гранаты

4 глава(Елена)

/Елена/

Когда я была моложе, у меня была преподавательница, которая клялась, что наше мышление имеет бесконечную власть над нашей жизнью. Она жила и дышала идеей о том, что время — это не более чем социальная конструкция, и что люди обладают способностью создавать свои собственные реальности.
Она бы сказала, что люди состоят из энергии, и эта энергия обладает определенным магнетизмом, который притягиваеткак то, чего мы боимся, так и то, чего мы желаем, и что мы должны отражать ту жизнь, которую хотим, во вселенную, чтобы она могла привнести ее нам.
Кстати, не самый лучший образ для учителя католической школы.
И все же, стоя на пороге вечности, глядя в бездушные глаза человека, который преследовал меня во снах последние восемь недель, я не могу не задаться вопросом, было ли правдой то, что сказала сестра Маргарет.
В течение нескольких недель после того, как Кэл оставил меня одну в спальне, мне, должно быть, дюжину раз снилось, что он вернется, чтобы украсть меня у Матео, хотя дальше этого дело не пошло.
Возможно ли, что мои кошмары превратились в реальную жизнь?
Я бросаю взгляд на папу, который, кажется, смотрит куда угодно, только не на меня, пока священник продолжает свою речь о любви, цитируя послание к Коринфянам, как будто не очевидно, что этот союз — фарс. Ради всего святого, Кэл все ещеодной рукой обнимает меня за талию, другой сжимает мое горло, и все же мы все ведем себя так, как будто это нормально.
Как будто он просто угрожал моей семье, если я не соглашусь.
Предательство обжигает заднюю часть моего горла, жидкий огонь прокладывает дорожку вниз по грудине, и я снова напрягаюсь в его объятиях. Игнорируя твердую длину, вдавливающуюся между моих ягодиц, и то, как это заставляет мои бедра сжиматься, я пытаюсь высвободить руку.
Он усиливает хватку, раздавливая мою тазовую кость, и я вздрагиваю. Отведя руку назад, провожу большим пальцем по его ноге, впиваясь ногтями в бедро, пока кончики моих пальцев не немеют.
Единственное доказательство того, что он вообще замечает мое прикосновение, появляется, когда он заставляет меня слегка наклониться, сильнее прижимая свой таз к моей заднице; он такой твердый, что я могу прочувствовать всю его эрекцию, горячую и пьянящую, когда она движется в пространство междуягодицам, слои одежды совсем не сглаживают этого факта.
Его рука на мгновение покидает мое горло, вызывая странное, пустое ощущение. Он отрывает мои пальцы от своей ноги и отталкивает мою руку в сторону, прежде чем схватить меня чуть ниже челюсти, слегка наклоняя мою голову вверх.
— Сделай так снова, — выдыхает он мне в ухо, в его голосе слышится
легкое напряжение. — И я трахну тебя у всех на глазах.
Я усмехаюсь, мой голос такой же тихий, такой же сдавленный.
— Ты бы не стал.
Где-то должна быть грань. Та, которую даже Кэл Андерсон не пересечет, и что-то подсказывает мне, что трахать дочь своего босса — дона мафии, не меньше, — пока он смотрит, может быть высшей формой не уважения.
— Я бы так и сделал, и тебе бы понравилась каждая грязная секунда этого.
Тогда ладно.
Он сильнее приподнимает мой подбородок, захватывая меня взглядом своих глаз; они такие темные, бесконечно бесцветные, как будто смотришь в две черные дыры и пытаешься удержаться на твердой почве.
— Я тебе не враг, малышка.
— Но и не друг.
Под его левым глазом напрягается мышца, и его взгляд опускается к моим губам.
— Нет, — соглашается он, скользя рукой так, что его большой палец
касается моего рта, пощипывая мою нижнюю губу, как гитарную струну. — Я твой муж.
Прежде чем у меня появляется шанс возразить — в любом случае, я ничего не могу сказать, так как подтвердила свои клятвы, — его рука скользит вокруг моей головы, запутываясь в волосах, и прижимается своими губами к моим.
Я так поражена, что поначалу не реагирую. Кэл не любитель поцелуев. Даже в ту ночь, когда он лишил меня девственности, унизил меня, как я думала, всеми возможными способами, его губы ни разу не коснулись моих.
Конечно, они скользили по каждому дюйму моей кожи, ласкали самую чувствительную плоть и говорили признаниямоей душе, но он не поцеловал меня.
Теперь, когда это происходит, я не совсем понимаю, что делать.
Поцелуй нежный, почти сладкий, когда он погружает в меня свой язык, направляя мои движения, прежде чем я смогу полностью расслабиться и принять участие. Его кулак сжимает корни моих волос, наклоняя меня для лучшего доступа, пока он уговаривает и дразнит, а мои руки тянутся к его груди.
Я толкаюсь, рефлекторно пытаясь высвободиться, а затем он смещается, душит, поглощает меня своим жаром, углубляя поцелуй. У меня перехватывает дыхание, когда его язык скользит по моим губам, вплетая в них мой собственный.
Он скользит по задней части моих зубов, по небу, его кончик вызывает у меня покалывание.
Рука, обнимающая меня за талию, придавливает меня к нему, прижимая наши бедра друг к другу, и последние остатки моей решимости рушатся, когда я растворяюсь в поцелуе.
В нем.
Наши зубы стучат и скрежещут, глухой звук первобытного совокупления создает слабый жар в моем животе. Крошечные калейдоскопы ярких неоновых цветов вспыхивают за моими веками, когда мы боремся за господство, наши рты ведут войну, которую мой разум не совсем понимает.
Этот поцелуй почти болезненный. Болезненный в том смысле, в каком до сих пор все было с Кэлом — резкий, причиняющий внезапная боль, которая ощущается так, словно разрывают и раздирают на части, но тело жаждет этого ощущения.
Как будто это нужно, чтобы выжить.
Низкий, гортанный стон вырывается из его горла, поселяясь в моих костях. Тепло в моем животе распространяется, как лесной пожар, сжигая все на своем пути, пока я практически не взбираюсь на его худощавую фигуру, пытаясь заставить его снова издать этот звук.
Кто-то хлопает рядом с нами, отрывая меня от этого момента; мои глаза распахиваются, ищу наших зрителей. Священник улыбается, повторяя что-то по-итальянски, что я не могу перевести, в то время как папа смотрит, а Марселин изучает свои белые кроссовки.
Смущение вспыхивает в моей груди, когда я останавливаюсь, пытаясь освободиться от конечностей Кэла. Он сопротивляется, прижимаясь последним обжигающим поцелуем к моим губам, прежде чем, наконец, отпустить меня так внезапно, что подгибаются колени.
Я протягиваю руку, хватаю его за рукав, чтобы успокоиться, и делаю глубокий вдох. Мои губы распухли и саднят, и я провожу по ним пальцем, пытаясь запечатлеть это в памяти, так как это последний поцелуй, который я планирую когда-либо иметь с ним.
— Кольца, — говорит священник, указывая на наши руки. — Вы
пропускаете шаги, мистер Андерсон.
— Как будто ты пропустил ухаживание, предложение или вообще
спрашивал моего согласия на что-либо из этого, — бормочу я, наблюдая, как Кэл лезет в карман своего костюма, вытаскивает коробочку и сбрасывает перчатки.
— А ты бы сказал «да»?
Я моргаю, хмурясь.
— Что?
— Если бы я спросил. — Он вытаскивает одно кольцо, простое черное
кольцо, и надевает его на свой палец, затем тянется за моим. — Ты бы сказала «да»?
— Я…
По правде говоря, я хочу сказать «да». Что мое увлечение этим известным убийцей заставило бы меня сделать все, о чем бы он меня ни попросил. Но мама в юном возрасте вбила мне в голову, что такое признание было практически желанием смерти, и поэтому вместо этого я качаю головой.
— Нет.
Сдергивая кольцо от Матео, он бросает его на пол, заменяя другим с бриллиантом.
Его челюсть подергивается.
— Нет?
Вытаскивая свою руку из его, я складываю руки на груди.
— Нет, Кэллум, я бы не стала. Я была помолвлена…— Это не помешало тебе умолять меня трахнуть тебя.
— Это было другое. Это было…
— Мы просим для них этих благословений во имя Отца, Сына и
Святого Духа, — прерывает священник, делая шаг вперед и хватая нас за плечи. — Властью, данной мне, я объявляю вас мужем и женой.
Он колеблется, его запавшие глаза мечутся между нами.
— Э-э… ну, я полагаю, вы можешь поцеловать ее снова, и если вы все же собираетесь, я прошу достаточно времени, чтобы заранее покинуть комнату.
Кэл поднимает руку, качая головой.
— Не нужно, отец. Мы уходим.
Марселин выводит священника из комнаты, захлопывая дверь, когда выходит. Кэл съеживается, когда она с громким щелчком встает на место, затем сглатывает и возвращается к кровати. Он наклоняется, собирая свои вещи, больше не обращая на меня никакого внимания.
— Эм? — Я выгибаю брови. — Имею ли я право голоса в чем-либо? Я
все еще даже не знаю, что происходит. — Поворачиваюсь к Папе и указываю большим пальцем на Кэла. — Почему ты не остановил это? Разве он только что не испортил твой контракт с «Болленте Медиа»?
— Нет, ты сделала это, когда решила переспать с этим мужчиной.-
Лицо папы каменеет, разочарование плавит его черты. — И поскольку вы не были осторожны, у кого-кого есть видеодоказательства, которые они используют, чтобы попытаться шантажировать la famiglia.
Мое горло сжимается, кровь приливает к лицу, когда я перевариваю его слова.
— Кто-то наблюдал за нами?
Отвращенье скривило рот папы, его губы скривились в усмешке.
— Кто-то всегда наблюдает, figlia mia. И теперь мы все расплачиваемся
за твою лажу.
Оглядываясь через плечо на труп Матео, он качает головой.
— Разве мы не можем… рассказать Старейшинам или что-то в этом
роде? Конечно, есть другой способ.
— У субъекта, шантажирующего нас, есть очень специфический набор
правил, которым необходимо следовать, иначе они уничтожат нас. И поскольку у нас нет никаких зацепок и мы понятия не имеем, кто они такие, они буквально держат нас за яйца. — Папа наклоняет голову. — Кроме того, если мы расскажем Старейшинам, они все равно убьют тебя.
Слова Кэла из прошлого звучат в моей голове.
Я помогаю тебе.
Я сглатываю, когда слезы подступают к глазам, пытаясь прогнать их, даже когда мой мир полностью вращается вокруг своей оси.
— Я думал, что выбрать тебя для этого контракта было разумным
решением. Потратил всю свою жизнь, пытаясь уберечь тебя от неприятностей, уверенный, что если бы я мог просто выдать замуж тебя, все остальное получилось бы само собой. — Он вздыхает, окидывая меня беглым взглядом. — Думал, что могу рассчитывать на тебя, Елена.
Печаль обвивает мой позвоночник, как плющ, обвивая так туго, что кажется, будто он может разорваться пополам. Руки поднимаются сами по себе, тянутся к нему, чтобы утешить или извиниться — может быть, и то, и другое.
Все, что угодно, лишь бы стереть отчаяние из его взгляда, пока оно не проникло так глубоко в мою душу, что я никогда не смогу его вычистить.
— Папа, я…
— Вот. — Кэл сует мне в руки листок бумаги, прерывая меня. Я смотрю
вниз, мой желудок сжимается еще сильнее.
Свидетельство о браке штата Массачусетс.
Так или иначе, до сих пор все не казалось реальным.
Мои руки дрожат, сертификат выскальзывает из них, когда тревога наполняет мою грудь, закупоривая артерии.
— Я не могу это подписать.
Тяжело вздохнув, Кэл хватает сертификат и тащит меня ккровати, кладя страницу на грудь Матео. Он просовывает ручку между моими пальцами, затем обхватывает их своими, направляя мою подпись.
Негодование яростно разгорается во мне, когда я наблюдаю, как он без усилий подделывает мое имя, как будто делал это тысячу раз.
Я избегаю смотреть на безжизненное тело Матео, мой желудок на грани того, чтобы отвергнуть вчерашний ужин таким, какой он есть. Когда Кэл отпускает меня, я отворачиваюсь от него, подавляя рыдание ладонью.
Если бы я знала, что секс с Кэлом приведет к такому, к полному лишению любого подобия свободы, которое у меня когда-либо было, я бы никогда этого не сделала.
Правда?
Когда ты проводишь свою жизнь, смирившись с определенной судьбой, смиряясь с неизбежным, даже капля перемен может показаться концом света.
И хотя это правда, что я не хотела выходить замуж за Матео больше, чем за Кэла, по крайней мере, я знала, чего от него ожидать. В конце концов, когда-то давно мы были друзьями. Еще до того, как он искал власти и насилия и решил использовать их против меня, когда не получил того, что хотел.
Но я могла бы справиться с этим.
Проведя последние несколько лет, обходя его стороной, используя в своих интересах и встречая его кулаки собственными ушибленными костяшками пальцев. Это было выполнимо.
Однако эта история с Кэлом еще не была намечена. Я никогда не видела его с другой женщиной, хотя, по-видимому, за его тридцать два года их было много.
Я даже не могу понять, почему он был согласен со всем этим, учитывая, что в последний раз, когда я его видела, он трахнул меня до полусмерти и ушел до восхода солнца.
Осталось только стихотворение, нацарапанное на клочке бумаги, и черная роза, заставившая меня долго гадать, не приснилась ли мне вся эта встреча в первую очередь.Во всяком случае, его прощальные слова, хотя и заимствованные у Китса, указывали на то, что он больше не хотел иметь со мной ничего общего. И все же, вот он здесь, только что вынудил меня действовать так, как будто в этом вопросе не было другого выбора.
Когда папа уходит, чтобы найти мою маму, я смотрю, как Кэл продолжает собирать вещи, и у меня внутри все сжимается, когда я вспоминаю, что еще он сказал мне все эти недели назад.
— Я не такой, как мальчики из ваших маленьких частных школ. Я
погублю тебя и не подумаю об этом дважды.
— Так погуби меня, — сказала я, так уверенная в своей способности
выдержать это.
Теперь я не могу перестать задаваться вопросом, во что, черт возьми, я вляпалась.