Обещания и Гранаты

20 глава (Елена)

/Елена/

Я чувствую себя сытой.
Это единственная мысль, расцветающая в моем мозгу, когда Кэл насаживает меня на свой член, кончик практически щекочет мою матку, когда он толкает в рукоять. Возбуждение застревает у меня в горле, расцветая в груди, как цветок после трудной ночи; один за другим раскрывается каждый лепесток, пока бутон не распускается полностью, готовый впитаться в солнечный свет.
Он двигается медленно, до боли, наши губы сплетаются в поцелуе, который я чувствую пальцами ног. Удерживаясь меня верхушками бедер, Кэл вцепляется когтями в мои ягодицы, используя их, чтобы тянуть меня вверх и вниз, как будто пытаясь облегчить мне движение.
Конечно, прошло несколько недель с тех пор, как он был во мне в последний раз, но мне не нужна разминка. Я этого не хочу; моя киска содрогается при каждом толчке, пытаясь зажать и удержать его на месте, мое тело мчится к ещё одному оргазму, когда он попадает в это сладкое местечко.
Но затем он отступает, вырывается только для того, чтобы снова войти, и отсутствие немедленного удовлетворения заставляет меня впиваться ногтями в его шею, пытаясь приблизиться.
Отрывая свой рот от моего, он прерывисто выдыхает, переводя взгляд между нами, наблюдая остекленевшими глазами, как он исчезает во мне.
Капли из душа стекают по его коже, цепляясь за влажные пряди его чернильных волос и пропитывая одежду. Хотя, похоже, он не возражает против последнего, вместо этого сосредоточившись на наготе перед собой.
Похоть, вспыхнувшая на его лице, заставляет мой желудоквосхитительно скручиваться, но этого все еще недостаточно.
— Кэллум, — кричу я, теряя счет тому, сколько раз я произносила его имя в этот момент. Он наклоняет бедра вперед, прижимая нашу кожу друг к другу, и я трепещу вокруг него, обезумевшая.
В его глазах вспыхивает что-то зловещее, когда он смотрит на меня, приподнимая бровь.
— Что-то случилось? — спрашивает он, продолжая свою чувственную атаку.
В уголке его рта все еще осталась капелька моей крови, и я наклоняюсь, слизывая ее кончиком языка, наслаждаясь металлическим привкусом, мое тело загорается, как Четвертое июля, когда я вспоминаю, каково это, когда он вытягивал ее из меня.
Легкая боль, заглушенная безумным блеском в его темных глазах, когда он сосал и упивался, как будто это был сок граната, а он голодал в Подземном мире.
Захватывая его нижнюю губу зубами, я резко тяну, наслаждаясь тем, как этот жест заставляет его сильнее врезаться в меня.Я задыхаюсь, пытаясь запомнить ощущение того, что он полностью находится внутри меня, а затем он отстраняется, цокая языком.
— Что такое? Неужели моего члена недостаточно для моей распутной маленькой жены? — Он подчеркивает каждое слово резким движением бедер, его кончик вонзается в мою точку G, вызывая у меня головокружение.
— Еще, — прохрипела я, двигая бедрами, пытаясь сама направлять движения.
Он хватает меня за задницу, прижимая другую ладонь к щеке. — Я стараюсь двигаться медленно.
— Мне не нужна медлительность, — говорю я.
Мрачно посмеиваясь, он вырывается, пока едва не оказывается внутри меня, моя киска сжимается вокруг воздуха.
— Я делал это не для тебя, малышка.
Кэл двигает бедрами, внезапно трахая меня так сильно, что стеклянная дверь дребезжит на петлях. Мои ягодицы шлепают по материалу, соскальзывая ссилой каждого жестокого толчка, напряжение туго скручивается в животе, угрожая развалиться в любой момент.
— Хорошим маленьким женам нужен хороший трах, — говорит Кэл, прижимаясь губами к моему виску. — И я пренебрегал тобой, не так ли?
— Боже, да, — визжу я, мой голос низкий и хриплый, как будто его прошлись по углям и сожгли до хрустящей корочки. Моя голова ударяется о дверь, когда он трахает меня, и я обхватываю его руками за шею, чтобы не упасть.
— Да, Боже, пожалуйста. Вот так.
— Здесь нет спасителей, — говорит он, задевая зубами мой лоб. — Только я, твой муж, тащу тебя с собой в ад.
Если это Ад, запри меня и выбрось ключ.
Напряжение внутри начинает расти, как огненный шар, вылетающий наружу, сжигающий все на своем пути. Я пульсирую вокруг него, хватаясь за начало оргазма, пытаясь натянуть его на себя, но не могу заставить это сработать.— Я… почти на месте, — хнычу я, даже не заботясь о том, насколько отчаянно я звучу в этот момент.
Я в отчаянии. Несчастная, страдающая за каждую секунду, не проведенную с этим мужчиной внутри меня, наполняющим меня своей тьмой, даже не останавливающимся, чтобы задать вопросы о моей собственной.
— Черт, я тоже, — говорит он, увеличивая силу каждого толчка, как будто пытается разорвать меня на части. — Ты ощущаешь чертовски невероятно.
Его рука поднимается, хватая меня за горло своими длинными пальцами, а затем он сжимает, забирая воздух из моих легких, как делал раньше.
Только сдавливание не прекращается там, где оно было раньше; давление сдавливает по бокам моей шеи, мой пульс учащается, когда становится почти невозможно дышать. Мои глаза встречаются с его, широко раскрытыми и неуверенными, но удовлетворение, зреющее в его глазах, заставляет мою кровьпеть.
Это странное ощущение, когда у тебя добровольно отнимают кислород, но удушающее чувство, кажется, достигает кульминации в чем-то большем, в чем-то лучшем, в удовольствии, смешанном со страхом.
— Вот и все, — мурлычет он, заставляя меня дрожать от восторга, — возьми мой член, малышка. Вот так. — Когда он толкает свои бедра вровень с моими, низкий стон вырывается из его горла, мое зрение темнеет по углам, и я кончаю, моя грудь сжимается, когда мой мозг плывет дальше.
Я содрогаюсь вокруг него, крича, когда освобождение захлестывает меня, мои внутренние стенки уговаривают и выдаивают его досуха. Удовлетворенное ворчание вырывается, когда он прижимает нас к стеклянной двери, его рука опускается с моего горла, чтобы обхватить мою грудную клетку.
— Господи Иисусе. — Его дыхание резко касается моих мокрых волос, и свободной рукой он тянется за спину, закрывая кран.
Несколько минут никто из насне двигается. Мы не разговариваем, окутанные коконом безопасной тишины, не желая быть первыми, кто разрушит ее.
Холод пробегает по моим рукам, заставляя меня дрожать, и он ухмыляется, наконец выходя из меня. Я вздрагиваю от внезапной потери, стараясь не обращать особого внимания на пропасть, которую оставляет во мне его отсутствие, задаваясь вопросом, насколько это будет похоже на то, когда мы занимались сексом в последний раз.
— Ты в порядке? — спрашивает он, ставя меня на ноги и делая шаг назад. Его пристальный взгляд скользит по мне, режим доктора в полном действии, когда он оценивает мое тело на предмет признаков расстройства. Палец касается шрама на моем бедре, и он хмурится, мрачный взгляд омрачает его черты. — Мне не следовало этого делать.
Я моргаю, бросая взгляд вниз, туда, где он прикасается ко мне, вытирая немного размазанной крови с моей кожи.
— Мне понравилось.
Одна бровь выгибается, и онсглатывает.
— Да?
Это один слог, произнесенный в конце выдоха, наполненный неуверенностью. Я чувствую это, неуверенность, и на мгновение меня застает врасплох мысль о том, что такой смертоносный и могущественный человек, как Кэл, может когда-нибудь почувствовать себя уязвимым.
Кивнув, я накрываю его руку своей, поднимая ее туда, где я чувствую, как он вытекает из моих бедер.
— Мне нравится все, что ты делаешь со мной, — шепчу я, пытаясь выровнять игровое поле своим признанием, хотя мне физически больно потакать.
И все же, если бы Кэл Андерсон попросил меня вырвать мое кровоточащее сердце из груди и подать его ему на блюдечке с голубой каемочкой, я бы сделала так, не задавая вопросов. Я бы, наверное, попросила его проследить за операцией, чтобы убедиться, что я все делаю правильно.
Я просто не думаю, что он отвечает мне взаимностью.— Ты не принимаешь противозачаточные средства, — невозмутимо говорит он. Это не вопрос, а утверждение, и властность, с которой он это говорит, заставляет меня задуматься.
— Нет, — говорю я, убирая прядь волос с плеча. — Папа никогда даже не позволял мне думать о сексе, не говоря уже о том, чтобы исследовать методы предотвращения осложнений от него.
Он ничего не говорит в течение нескольких мнгоновений, в течение которых мой пульс учащается, стучит в ушах. Я чувствую слабость, изнеможение и, по какой-то причине, презрение.
— Я назначу встречу с моим другом, и мы поможем тебе.
Он проходит мимо меня, открывает дверь и идет через комнату к раковинам, снимая белое полотенце с настенного крючка. С его одежды капает на пол, когда он возвращается, протягивая мне полотенце, и я медленно вхожу в него, обдумывая его слова.
— Имею ли я право голоса в том, пойду я на это или нет?
Обернув полотенце вокруг меня, он заправляет уголок мне под мышку, поворачивая меня лицом к себе.
— Я не настолько стар, чтобы не признавать телесную автономию, — говорит он, протягивая руку, чтобы обхватить мою челюсть. — Я просто подумал, что так будет проще.
Я бросаю взгляд на впадину у него на горле, изучая ее, пока обдумываю его слова в своем мозгу.
— Если бы я попросила тебя надеть презервативы, ты бы надел?
Лицо Кэла морщится.
— Конечно. Я бы упустил великолепное зрелище моей спермы, стекающей с твоей милой маленькой киски, но я не монстр. Каким бы законным ни был этот брак, я был бы безумцем, если бы ввел в него детей.
Что-то сжимается у меня в груди, но я игнорирую это, вместо этого киваю.
— Ладно. Я бы… хотела попробовать, я думаю.
— Если это не сработает, мы придумаем что-нибудь другое. — Он обхватывает обе мои щеки руками, наклоняясь, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на моих губах; этот акт гораздо нежнее, чем я когда-либо могла себе представить, на что он способен, и это пробуждает что-то распутное в моем животе.
Подводя меня к раковине, мы быстро чистим зубы, и я не могу удержаться, чтобы не посмотреть на него в зеркало, зная, что домашняя обстановка, которую мне предоставляют, — это всего лишь результат моего наращения, и ничего больше.
Это ничего не значит, Елена.
Тем не менее, когда я забираюсь в постель несколько мгновений спустя, усталость наконец овладевает мной, я натягиваю одеяло до подбородка и перекатываюсь на бок, наблюдая, как он хватает пижаму со своего комода и уносит ее обратно в ванную, возвращаясь через несколько минут полностью переодетым.
Он вытирает волосы полотенцем, затем бросает махровую ткань в ближайшую корзину и подходит к моей стороне кровати с пластиковой аптечкой первой помощи в руке. Открыв крышку, он осторожно достает упаковку антибактериальной мази и широкий пластырь.
— Ооо, — говорю я, шевеля бровями, пока мое тело борется со сном. — Мы будем играть в доктора?
Игнорируя меня, он просовывает руку под одеяло, находит рану на моем бедре и разрывает упаковку мази зубами. Выдавив немного размером с горошину на кончик пальца, он присоединяется к другой руке, нанося прохладный гель на порез.
Я втягиваю воздух сквозь зубы и наблюдаю, как его челюсть крепко сжимается.
Молча он отрывает пластик, освобождая пластырь, затем закрепляет его поверх пореза, большим пальцем обводя контур буквы «К».
Положив аптечку первой помощи на тумбочку, Кэл встает на ноги и обходит кровать, откидывая одеяло, чтобы забраться под него.
Мое дыхание прерывается, интимность его близости заставляет меня дрожать, сердце колотится в груди, как сирена.
Однако он больше ничего не говорит, просто берет экземпляр полного собрания сочиненийУиттера Биннера в кожаном переплете и устраивается поудобнее.
Я снова переворачиваюсь, кладу щеку на подушку, изучая его, пока он надевает очки в черной оправе и начинает читать, медленно, гипнотически сканируя глазами страницу.
Впитывая чистый наклон его острой челюсти и крошечную ямочку на щеке, которая появляется, когда он глубоко сосредоточен, я делаю все возможное, чтобы запечатлеть все это в памяти, на случай, если это была случайность, и я проснусь завтра, когда он снова игнорирует меня.
Ужас, кружащийся у меня в животе, обещает, что так оно и будет.
Ничто хорошее не может длиться вечно.
По какой-то причине именно этот страх удерживает меня от немедленного погружения в сон. Не факт, что кто-то явно преследует меня, как и сказал Кэл, или что мой мир в Бостоне, вероятно, рушится до основания.
Но представление о том, что какой бы камень не был сдвинутсегодня вечером, будь то травма или естественное развитие капитуляции, мимолетно.
Что я застряла в браке без любви, в тюрьме, как я всегда боялась.
— Как получилось, что я не видела тебя голым? — выпаливаю я, пытаясь заглушить тревогу разговором.
Брови Кэла приподнимаются над очками, и он смотрит на меня.
— Я могу заверить тебя, что он такой же большой, когда видишь полную картину.
Жар вспыхивает на моих щеках, когда я думаю о размере его члена, и я рассеянно двигаю бедрами, придвигаясь ближе, не совсем намеренно.
— Нет, я просто… ты видел меня голой. На самом деле, сейчас я голая.
— Здесь никаких жалоб.
Одна из его рук опускается, скользя по моей талии, и когда я открываю рот, чтобы сказать больше, он притягивает меня к себе, притягивая вплотную к себе.
Мой клитор пульсирует там, где он касается его, уже жаждетеще одного прикосновения, но ясно, что Кэл использует предпосылку секса, чтобы отвлечь меня, и поэтому я перестаю спрашивать, пытаясь найти удовлетворение в том, что я знаю о нем.
Прямо сейчас я знаю, что он готов сделать все возможное, чтобы защитить меня, и, несмотря на нашу ситуацию и все, что ее усложняет, это кажется большим подвигом.
Это снимает боль от осознания того, что на его руках больше крови, чем на моих.
Некоторое время я лежала рядом с ним, уставившись в стену напротив, слушая, как он время от времени переворачивает страницу, ровный ритм его дыхания убаюкивает меня.
— Ты была весной, а я — краем обрыва, и сверкающий водопад обрушился на меня, — тихо произносит он, строчка едва запечатлевается в моем мозгу, прежде чем сон снова приветствует меня.

//////////////
☺