анонимный чат "Hogwarts.ru"//драрри

3

      Драко очнулся только к вечеру, когда занятия уже давно закончились.

      То, что он находится в больничном крыле, парень осознал как-то заторможенно. Мысли двигались, словно улитки, медленно, но постепенно ускорялись. По крайней мере, самому парню так казалось. Помфри рядом не наблюдалось, но если верить опыту, то она появится с минуты на минуту.

      Каким-то чудом пожилая целительница всегда знала, словно шестым чувством ощущала, что пациент пришел в себя. Так было всегда, и этот раз не стал исключением. Вскоре раздалась знакомая чуть шаркающая, старческая походка: за эти годы, что прошли у нынешних семикурсников в Хогвартсе, она сильно сдала. Особенно в этот год. И все понимали, что надолго она уже не останется. Этот год, может быть, следующий, а дальше уйдет на покой.

      Кто придет на ее место? Это было не важно, сейчас Малфой был рад, что к нему идет эта строгая, суховатая по своей натуре старушка. Сколько всего она видела на его теле. Именно она первая из посторонних узнала о его метке.

      Тот день навсегда врезался в память на тот момент еще ребенка, не осознавшего, что именно произошло с ним. Что его знак отличия, который он так желал когда-то получить, стал рабским клеймом. Именно в тот день Темный Лорд был в особо отвратительном расположении духа, метки болели у всех его сторонников. Этому психопату доставляло удовольствие вымещать свои неудачи на союзниках. Предплечье болело так, что искры из глаз сыпались, а ведь в этот момент парня окружали его сокурсники. Боль пульсировала, но и у нее был потолок. Точнее, он был у сознания, которое предпочло отключиться, лишь бы не ощущалась на коже владельца расплавленная сталь.

      Северус подозревал нечто подобное, но не успел. Драко отправили в больничное крыло.

      Уже пришедший в себя на тот момент Малфой хорошо запомнил, как на старческом лице в ужасе округлились глаза, а потом в них зажглось сочувствие. И вместо того, чтобы броситься за мракоборцами или накачать малолетнего Пожирателя лекарствами, она притянула его к себе, крепко прижав к груди, мантия поверх которой прочно пропиталась стойким ароматом лекарственных зелий.

      Даже дома, при матери, он не позволял себе плакать, всячески демонстрируя, что он сильный. А здесь разрыдался: беззвучно, наконец осознавая истинную цену тому, что грязной кляксой пачкало его белую кожу. И ведь Помфри никому так и не сказала, кем был ее пациент в этот день. Даже когда, как она думала, никто не слышал ее разговор с Дамблдором, она со вздохом сослалась на перенапряжение ребенка, не справившегося со школьной нагрузкой последнего курса.